Пенелопа поджала губы. Она прекрасно понимала, что проиграла в этой дуэли, поэтому единственное, что ей оставалось, — с достоинством все прекратить. Она с натянутой вежливостью протянула:
— Прошу прощения за мою дерзость.
— Ну что вы, мадемуазель, как я могу вас винить в том, что вы не совершали.
Иван Прокофьевич ослепительно улыбнулся, обнажив белые, как у хищника, зубы.
Пенелопа хотела гневно прошипеть: «Спас-сибо, любезнейший!!!», как Адрио быстро дотронулся до ее руки и прошептал на ухо: «Промолчи». Одновременно с этим хриплый, уставший смех отца Иннокентия перевел внимание на себя.
— Иван Прокофьевич, вы хитрый лис!
— Отец, я недостоин, — вежливо опроверг он. — Прошу утолить мое любопытство: можете, пожалуйста, нам рассказать, почему вы прятали девушку Киру, которая наделена сполна и необыкновенной красотой, и величайшей силой? — на последнем слове он сделал акцент, не нарушая зрительный контакт с отцом Иннокентием.
Старец прокашлялся, а безучастность Амадеи пропала.
— Не прятал, а растил в тишине и спокойствии, — поправил он.
— Они уже прибыли, — скрипучим голосом объявила Амадея, получив весть от зашедшего в зал стражника. Все умолкли и перевели взгляд на нее. — Сейчас отец Даниил и Лимад поделятся своими наблюдениями. Иван Прокофьевич, вы утолите свое любопытство позднее, поскольку сейчас важно сконцентрироваться на огненной язве и «Фениксе». Не стоит перескакивать с одной темы на другую.
— Амадея, я преклоняюсь перед вашей мудростью, — он вежливо опустил голову, положа руку на сердце.
Через семь минут в Зале Хранителя появилось еще два человека.
— Извините за ожидание! — со свойственной веселостью произнес отец Даниил.
— Сколько здесь живу, не могу привыкнуть к такому количеству ступенек, — тяжело дыша, пожаловался Лимад.
Он доковылял до стола и, сев в кресло, потянулся за бокалом с водой. Отец Даниил сел рядом и заметил:
— В молодости ты был резвым пареньком, каждый день влипал в разные неприятности!
— Это все старость, — он принялся пить воду.
— Скорее, образ жизни, — подправил отец Даниил.
Продолжая пить, тот кивнул.
— Господа ждут известий, а мы заставляем их слушать нелепую беседу, — отец Даниил засмеялся. — Пожалуй, я начну, а ты продолжишь, — он посмотрел на слушателей, а затем перевел взгляд на Ландора. — Скажу сразу, если бы ты, Ландор, подоспел на секунду позже, нам со стариной пришлось бы туго. Видимо, эти люди хорошо натренированы. На теле никаких опознавательных знаков обнаружить не удалось вследствие сожжения. Маг самовоспламенился! Мне на ум сразу приходит «Феникс», это их фишка.
— Нам тоже, — подтвердил Адрио.
— Я предупреждал Александра, что от них проблем не оберешься… — вздохнул отец Даниил. — В кармане трупа были обнаружены остатки не до конца сгоревшей бумаги. Тут-то нам относительно повезло. Хоть бумага были почти сожжена, нам удалось сохранить небольшой фрагмент и кое-что восстановить, — он достал из кармана небольшой блокнот примерно пять на 10 сантиметров с деревянной обложкой, вынул оттуда маленький обгоревший листик и положил на стол. — Это оказалось запиской, которую, видно, написал левша: буквы были немного наклонены влево, — он обратил внимание всех на часть слова, написанную аккуратным почерком с мягкими изгибами, отсутствием четких соединений между буквами. — По почерку можно определить писца. К сожалению, удалось разобрать только несколько букв: «устр», — что, по сути, ни на что конкретное не указывает.
Уцелевший фрагмент записки по очереди взяли ознакомиться Пенелопа, Ландор и Адрио. Бандил кинул на нее взгляд и, окрестив бесполезным мусором, предпринял на этот раз успешную попытку дотянуться до бутылки коньяка. Затем Адрио, сделавший вид, что не заметил маневр Бандила, передал эту часть записки Ивану Прокофьевичу, который из любопытства принял ее и окинул взглядом под речь отца Даниила: