По своему обыкновению тихая дверь открылась с резким скрипом, по звучанию похожим на то, что обычно сопровождает акт вандализма в сервизной лавке, и в кабинет влетела помощница Пенелопы — рыженькая нехуденькая девушка, студентка-практикантка из ВАГО, — со стаканом в руках.
— Госпожа Пенелопа, вот лекарство!
— …давай… — ожив, она протянула руку и сразу же нащупала стакан.
Залпом выпив жидкость, Пенелопа отдала стакан помощнице и, откинувшись на спинку стула, напряженно принялась выжидать.
— …ты пока можешь быть свободной. Иди, — слабо прошептала министр, еще не отошедшая от скрипа двери. — Только тихо, — в эти слова она вложила почти все свои силы.
— Да, госпожа, — так же шепотом ответила помощница и медленно, поэтому бесшумно, покинула кабинет.
День у Пенелопы начался премерзко.
Через пятнадцать минут боль начала потихоньку стихать, предоставляя место «надоедливой гадости» всяким нехорошим мыслям. В особенности под раздачу попала погода, которая спутала все планы Пенелопы и сдвинула график.
«Хотя какой график? — мысленно буркнула министр. — К чему я должна уложиться, если дата… командировки опять неизвестна? Даже не знаю, волноваться или…»
Неожиданно раздался робкий стук, и в приоткрывшемся дверном проеме показалась виноватая мордашка помощницы. Затем девушка неуверенно произнесла:
— Из-звините, что тревожу… Но прибыл господин Валентин. Он просит аудиенции с вами.
Сказать, что Пенелопа была удивлена, — ничего не сказать. Она несколько секунд молчала, все обдумывая, а затем спокойно-холодным тоном велела:
— Передай ему, что я приму его через десять минут.
— Да, госпожа.
Когда дверь закрылась, министр громко выдохнула, очистив голову от навязчивых мыслей, и принялась приводить себя в порядок, чтобы в назначенное время предстать в подобающем виде и образе. Перед таким человеком в особенности недопустимо показывать слабину.
Никки, помощница Пенелопы, ступала по ступенькам на немного дрожащих от волнения и усталости ногах, ведя за собой кандидата в министры социальной политики. Высокий стройный мужчина в сдержанном камзоле ритмично ступал следом и, в отличие от девушки, был совершенно спокоен. Он молчал, слышен был лишь звук его шагов, твердых и уверенных, пока Никки, запыхавшаяся и раскрасневшаяся из-за пробежек по ступенькам туда и обратно по несколько раз, ступала не так высокопородно. Эта атмосфера ее напрягала. Она пыталась контролировать свой шаг и дыхание, чтобы не выглядеть слишком контрастной к уважаемому гостю, но ей это удавалось не совсем так, как хотелось. Взбираясь по лестнице, ведущей уже на третий этаж, Никки вдруг успокоилась, как это нередко с ней бывает, и, мысленно плюнув на все, просто продолжила двигаться к цели.
«Ведь все — люди и все могут запыхаться и устать. Что в этом такого? — рассуждала она. — Правильно. Ничего такого».
И ей как будто полегчало.
Поднявшись на нужный этаж уже без особого труда, Никки так же не спеша повела гостя к кабинету Пенелопы, чтобы дать возможность лекарству лучше подействовать. Подойдя к двери, она постучала и, услышав разрешение входить, открыла дверь.
— Проходите, пожалуйста, — уважительно произнесла она, не смотря посетителю в лицо.
— Благодарю, — услышала она низкий голос и, вдруг отчетливо ощутив на себе взгляд, длившийся одно мгновение, непроизвольно подняла голову, но увидела лишь спину мужчины, входящего в кабинет министра.
— Добрый день, господин Валентин, — произнесла Пенелопа и вежливо улыбнулась вошедшему гостю.
Это был мужчина тридцати четырех лет, с иссиня-черными немного вьющимися волосами, небольшими глазами серо-зеленого цвета, острым подбородком и выделяющимися скулами и носом. Красавцем его нельзя было назвать, однако необычная внешность и манера себя держать приманивала взгляды, если того хотел он сам. Господин Валентин, не отрывая глаз от Пенелопы, ответно поздоровался, полуулыбаясь:
— Приветствую вас, госпожа Пенелопа, — и вежливо кивнул.
Атмосфера в кабинете сразу же начала меняться, подстраиваясь под гостя, но министр моментально пресекла это, взяв инициативу в свои руки. Все-таки это ее территория.
— Присаживайтесь, — она указала рукой в сторону кресел, стоящих у стены возле журнального столика, и прошествовала туда. — Что вам предложить: чай или кофе?