Небо уже залилось пестрыми красками позднего заката, а до постоялого двора было еще ехать и ехать. Путешествие, действительно, было очень утомительным. Приходилось часами сидеть в раскачивающейся карете, не было возможности полежать, отдохнуть, даже нормально вытянуть ноги. Конечно, экипаж каждую ночь останавливался на постоялом дворе и днем на дороге делал маленькие остановки, но этого было недостаточно. Такие поездки учили терпению и щедро дарили время на размышления. Айпейрон Пенелопы бушевал намного реже, хотя энергичность, не свойственная девушке, как была, так и осталась. Из-за нее сложновато было высиживать часы в карете. И по той же причине на каждой остановке Пенелопа наматывала круги по ближайшей округе, размышляя о разных вещах.
В смерти Вадима обвинили членов главной ветви; большинство подозреваемых казнили, а оставшихся отправили на каторгу. Однако позже раскрылось, что в убийстве брата, эпидемии негативного айпейрона и смерти семьи Ландора была замешана в основном побочная ветвь. Тем самым главная ветвь себя реабилитировала, а побочную теперь ждут нелегкие времена.
«Почему некоторые представители побочной ветви решили охотиться на Хранителей и их семьи? Побочная ветвь все равно не сможет взрастить Хранителя. Нет нужного количества айпейрона. Так почему?» — размышляла Пенелопа, выходя из кареты.
Было уже десять часов вечера, когда экипаж прибыл на постоялый двор. Перекусив, все легли спать, а утром после завтрака путешествие продолжилось.
С каждым новым днем тяжести дороги переносились все легче и легче, и Пенелопа даже начала привыкать к такому ритму, однако к следующему событию она совершенно не была готова. Да, Пенелопе уже приходилось ехать сутками напролет и ночевать в карете во время пути, когда делегация Огня возвращалась в Авилон после Съезда Хранителей, но она еще ни разу не ночевала в карете где-то в лесу без должной охраны. Точнее, вообще без охраны. А все потому, что из-за проливного дождя размыло дороги. Кучер решил выиграть время и срезать через лес, и там карета окончательно увязла в грязи.
И вот, сидят в карете пять человек — Пенелопа, Варвара, Вика, Станислав и нерадивый кучер, — одно лицо угрюмей другого, а вокруг ночная чернота, барабанит дождь и гром гремит.
При слабом свете разряжающегося огненного носителя ситуация казалась Пенелопе еще более мрачной и плачевной.
«Хотя куда уж больше», — мысленно пробурчала Пенелопа и попыталась уловить пейзаж за окном.
— Утром придется толкать карету, — нарушила тишину Варвара, и женская половина пассажиров с вполне определенным намеком посмотрела на кучера и Станислава.
— Конечно-конечно, — виновато закивал головой кучер — мужичок шестидесяти лет, с черными волосами, покрытыми сединой, усами и большой родинкой на щеке.
Станислав, прикинув глубину грязевого пруда, с мужеством поборол страдальческий вздох и попытался придать своему лицу оттенок героического равнодушия.
— Да, будем, Савич, толкать, — сказав это спокойным тоном, он не удержался и кинул взгляд на голубоглазую даму, сидящую напротив него. Дама по-своему трактовала взгляд и спросила у него:
— Что?
Станислав моментально стушевался, залился краской и замотал головой:
— Нет, ничего.
Пенелопа вопросительно посмотрела на него, потом перевела взгляд на Варвару, сидящую между ней и Викой, и, потеряв интерес, прислонилась головой к стенке кареты, обитой подушечками. Она посмотрела на темное окно, в котором виднелось ее отражение. По стеклу с внешней стороны стекали ручьи дождевой воды, от каркаса кареты громко отскакивали капли дождя, и этот звук, смешиваясь с шелестом веток на ветру и раскатистым громом, заполнял собой все пространство нескончаемой мелодией. Пенелопа закрыла глаза и через мгновение провалилась в сон.
Утро выдалось отвратительным во всех отношениях. Во-первых, спать в сидячем положении умел только кучер, все остальные только дремали, находясь в пограничном состоянии между сном и явью, и при любом сильном звуке моментально просыпались. Во-вторых, ужасно болело все тело. Нельзя было ни ноги вытянуть, ни сесть бочком, ни голову нормально положить. В-третьих, экипаж еще сильнее увяз в грязи, которой стало по колено, и, естественно, ничего не успело высохнуть из-за застилающих небо веток деревьев.