Помедлив, Ландор шагнул за порог во тьму и замер. Воспоминания, картины прошлого вихрем окутали его сознание, и он, как будто открыв глаза, увидел дом в первозданном виде — пронизанный солнечным светом, с наполированной светло-коричневой плиткой на полу, сверкающими чистотой белыми стенами, на которых весят ухоженные картины; туда-сюда снуют улыбчивые слуги, а у лестницы на втором этаже стоят обнимающиеся мужчина и женщина, оба с короткими волосами и в походных костюмах. Он — высокий, черноволосый и с легкой небритостью, она — миниатюрная, светловолосая и с озорной улыбкой.
— Ваше Светлейшество? — в который раз окликнул Сергей Ландора, вглядываясь во тьму дома.
— Да, — прохрипел Хранитель, выходя из лабиринта воспоминаний и чувств и видя перед собой печальную версию некогда родного дома. — Дом проветрить. Можете занять любые комнаты на первом этаже. Я буду на втором. Меня не беспокоить до утра.
— Так точно, — и с этими словами стражники принялись выполнять распоряжение.
Ландор зажег в руке огонь и, освещая им путь, не спеша принялся подниматься по лестнице наверх. Половицы скрипели и прогибались, паутина, овивающая балясины, колыхалась при каждом шаге мужчины, принуждая пауков искать место более спокойное.
Пройдя по знакомому и одновременно чужому коридору, Ландор остановился у двери и толкнул ее, закашлявшись от поднявшегося облака пыли. При свете огня мужчина увидел погребенные под пылью и паутиной свои покои. Те же шкафы, канделябры, письменный стол с неудобным стулом, когда-то любимый диван и ненавистное фортепиано… Ландор медленно двигался вдоль комнаты, рассматривая все, и остановился у загнутого угла ковра, затем перевел взгляд на острую выступающую часть резного камина. Вспомнив происшествия из детства, Ландор усмехнулся и, обойдя мерзопакостную парочку, вошел в свою спальню.
Центром комнаты была внушительных размеров кровать с балдахином. Увидев ее, Ландор моментально ощутил себя ужасно уставшим после пятнадцатичасовой дороги и, не обращая внимания ни на что больше, поплелся к ней. Как только его голова коснулась подушки, застеленной дорожным плащом, он уснул.
Проснулся через пару-тройку часов из-за удушающей боли в голове. С кряхтением встав с кровати, он, освещая путь огнем, добрался до сумки, где вроде бы должно лежать обезболивающее, и начал рыскать в ней, перелопачивая карман за карманом.
— Святые небеса…
Ландор со злостью поставил сумку у окна, зажег рядом канделябр и, наконец, пузырек нашелся. На глаз накапал лекарство во флягу с водой и потряс ее. Выпив лекарство, он с облегчением посмотрел на окно и понял, почему ему было так плохо.
— Тупоголовый идиот, — в сердцах выругался он, — забыл окно открыть.
Поочередно отворив все окна, Ландор лег на кровать и принялся ждать, когда лекарство подействует. Мягкий свет настольных канделябров ложился на деревянные пыльные опоры балдахина, шкаф, комоды и другие предметы мебели, заставляя их мистическими тенями отображаться на освещенных стенах и потолке.
— Одна и та же вещь, — принялся рассуждать мужчина, — может отбрасывать разные тени, но тень всегда будет только тенью, в то время как вещь первородна и постоянна. Стоит переставить вещь с одного места на другое, как она покажет себя с новой стороны. И одновременно с этим меняется отношение. Сначала вещь не нравилась, затем понравилась. Или наоборот: сначала ее любили, а затем возненавидели. Сначала поддерживали, а потом резко перестали, — его голос ожесточился. — Значит, они, — перед глазами всплыли образы Адрио и Пенелопы, — видели лишь мою тень, а не меня самого. Стоило мне поменять место, как они отвернулись, — он резко встал и, схватив зажженный канделябр, направился в покои родителей.