Выбрать главу

Тут каршарец пришёл в ярость. Чтобы какая-то лохматая тварь угрожала его жене? Не бывать тому! И Гунвальд бросился вдогонку. Пару секунд спустя голова магического барана покатилась в одну сторону, а тело — в другую. Гунвальд не стал высказывать трупу врага всё, что он о нём думает, и кинулся на другую овцу, уже приготовившуюся прыгнуть. Но как бы ни был быстр каршарский воин, модифицированное травоядное оказалось ещё быстрее. Оскалив пасть в жуткой зубастой ухмылке, с громким блеянием овца извернулась, пропустив на башкой остриё меча и прыгнула. К счастью, не на женщин, а на ближайшую, как она считала, добычу. Гунвальда, то бишь.

Гунвальд уже не успевал повторно ударить мечом, а потому просто выставил перед собой левую руку, разрешив бешеной овце впиться зубами в бронзовый наруч. Крепкие клыки заскрежетали о металл, оставив на нём нехилые царапины, Гунвальда слегка качнуло, но на ногах он устоял. А дальше он действовал уже на голых рефлексах. Понимая, что лобная часть бараньей башки самая крепкая, он ударил рукоятью меча сбоку в район глаза. Рука каршарца была крепкой, расчёт — верным, и магически изменённая овца рухнула наземь, суча ногами и разбрызгивая кровь из проломленной башки.

Справа раздались крики женщин — они, хотя и вооружённые кто чем сумел, но по большому счёту не являлись достойными противниками столь быстрым созданиям. Гунвальд двумя громадными прыжками буквально перелетел через телегу и обрушился на двух лохматых тварей, терзавших окровавленную и уже замолкшую жертву. Точным ударом каршарец почти отсёк голову одной овцы, а на другую понадобилось два взмаха меча, после чего вспоротый хищниц завалился на землю рядом со своим убитым собратом и растерзанной и разорванной жертвой. Гунвальду хватило одного взгляда на несчастную, чтобы понять — ей уже ничем не помочь. Но он мог помочь тем, кто разбегался прочь от каравана, по пятам преследуемый скачущими словно пушистые шарики мутантам.

Дальнейшее слилось в один недолгий кровавый фрагмент. Он помнил, как бегал за громко блеющими хищниками, разил мечом и раздавал пинки, ломающие рёбра тварей. А последнюю, которая умудрилась незаметно подкрасться к нему и прыгнуть, метясь в горло, Гунвальд задушил голыми руками. Так в обнимку с трупом овцы его и нашли подоспевшие конные, что со всех сторон стекались к месту схватки.

— Ты как, брат? — лохматая туша была вырвана из объятий каршарца и улетела в сторону, посланная в полёт чьей-то сильной рукой. Над Гунвальдом склонился гигант Вальдор. — Ты весь в крови. Потерпи, сейчас позовём лекарей.

— Ерунда, — прохрипел Гунвальд, принимая сидячее положение, — это не моя кровь. А я цел-невредим.

Гигант Вальдор не удовлетворился этим утверждением, довольно бесцеремонно схватил друга за шкирку, приподнял и принялся вращать из стороны в сторону.

— Хм, действительно цел, — вынес он вердикт. — Царапины не в счёт. А это рваньё лучше сменить — на куртку оно больше не похоже.

Гунвальд осмотрел себя — крепкая кожаная куртка превратилась в живописные лохмотья после знакомства с острыми зубами магических хищников. Да и левый наруч придётся выкинуть — сплющенный, треснутый, с глубокими блестящими царапинами на бронзе, он явно больше не был пригоден.

— Без него руку бы просто раздавило, — глядя на наруч, сказал Вальдор. — Челюсти у этих тварей сильнее, чем у стожора.

— Поймать бы того мага, что сделал этих тварей, да мозги ему выбить, — бросая искорёженный наруч в повозку, буркнул Гунвальд. — Много пострадало?

— Погибли семеро, из них двое детишек, — мрачно сказал Вальдор. — Ещё пять лошадей твари успели разорвать. А раненых нет совсем.

— Моих не видел? — спросил Гунвальд, пытаясь отыскать фигурки своих жён среди снующих вдоль каравана женщин.

Вальдор вздохнул и крепко стиснул плечо друга.

— Тильда вон там. Она… она готовит посмертный обряд для твоей младшей.

Гунвальд медленно повернулся в указанном направлении и застыл. Там, куда показывал Вальдор, лежало растерзанное до неузнаваемости тело. Той, самой первой жертвы. Той, одного взгляда на которую Гунвальду хватило, чтобы понять — для неё жизненный путь окончен. И той, в которой он не узнал свою непоседливую юную жену — настолько изуродована она была.