А людям клана: воинам, бывшим рабам, ремесленникам и крестьянам солнечный свет и вовсе никаких проблем не доставлял. Зато доставляла проблемы темнота Запретного предела, куда в патрули приходилось выдвигаться не только вампирам, но и людям. Спасали магические очки, позволяющие видеть в темноте, но их постоянно не хватало, да и подзаряжать приходилось часто. Гунвальд, командовавший одним из патрулей, сопровождавших караваны, вообще носил с собой пару таких очков, чтобы быстро поменять «сдохший» экземпляр на рабочий.
Каршарец, попавший в Григот, можно сказать, случайно, так здесь и остался. Хотя король Юловар звал его обратно в телохранители, для чего однажды даже не поленился поговорить через мага-связиста. Гунвальд в своём стиле, то есть, совершенно не заботясь об этикете и прочей ерунде, ответил отказом, мол, ему тут куда интереснее. Заодно пригласил короля приезжать — «тут на таких монстров можно поохотиться, что все герцоги обзавидуются трофеям». Юловар, привычно пропустив мимо ушей все непочтительные эпитеты, всё же отказался от визита в Григот, но попросил каршарца при случае передать ему башку какого-нибудь монстра пострашнее — на стене в охотничьем домике будет висеть. Гунвальд обещание перевыполнил: три месяца спустя в королевский дворец прибыла команда вампиров, привёзшая целый фургон чучел разнообразных тварей Запретного предела.
Сам каршарец при этом не поехал, ибо опасался, что король, умевший быть убедительным, всё-таки сумеет его уговорить покинуть Григот. А куда Гунвальд денет двух красавиц-жён? Каршарец, почти не знавший поражений на любовном фронте, без труда сумел завоевать сердца двух вампирш — вдовы средних лет и совсем юной девушки. А что? Он — человек видный, отличный фехтовальщик и, в конце концов, просто красавец. Да ему даже выбитые зубы, которых он лишился при нападении на короля дохлого колдуна, маги-врачеватели вернули на место. Так почему бы настоящему каршарцу не иметь двух жён? Правда, в Григоте дела всегда обстояли с точностью до наоборот: у одной женщины было несколько мужчин, но Гунвальда это волновало меньше всего. Он объявил молоденькую и озорную Фаллиту своей второй женой, в довесок к вечно спокойной Тильде. А то, что ему за это периодически бросали вызовы, Гунвальда даже радовало: драки в Запретном пределе — это, конечно, хорошо, но ведь без настоящего поединка на мечах можно и квалификацию потерять. В общем, Гунвальд жил в Григоте полной жизнью и менять её на затхлый климат королевского дворца не собирался.
А вот Герон после гибели Ирме женой так и не обзавёлся. То ли в сердце навечно врезалась погибшая красавица, то ли он вдруг вспомнил о своей монашеской стезе, но только Герон даже словом не обмолвился о том, что хочет взять в жёны кого-нибудь из прекрасной половины населения Григота. Но иной раз бывший монах наведывался к одной травнице человеческого происхождения, так что кое-какие личные отношения у него всё же были. А что делать? Мужское естество брало своё, а борделей в Григоте никогда не было — у вампиров к женщинам слишком трепетное отношение, чтобы опускать их до уровня проституток.
Из топорников Герон тоже ушёл, но не потому, что это опасное занятие. Нет, он неожиданно обрёл себя в таком странном деле, как магия. Очень иронично: монах, издевавшийся над Диллем и Илонной, вдруг сам стал почти магом. Хотя, чистой магией это, пожалуй, назвать было нельзя. Дело в том, что Герон во время рейдов в составе патруля, открыл в себе талант призывателя внешних сил. Он мог призвать непонятный свет, очень замедляющий всяческих зомбаков и иногда даже вредящий им, а тварей Запретного предела этот свет просто отпугивал. Благодаря этому таланту бывшего монаха его патрульный отряд совершал рейды практически без потерь. Сначала Герон считал, что призванный им свет — это сила Единого, который делился мощью со своим скромным последователем. Но потом, когда Герон публично отрёкся от поклонения Единому, когда он после гибели Ирме обвинил сверхголема в кровожадности, равнодушии и жестокости, призрачный свет всё равно отзывался на призыв бывшего монаха. Герон терялся в догадках: может, Единый не принял его отставки и продолжает дарить свои силы тому, кто этого не достоин? Почему? Или природа странного света иная, не божественная? Последнее оказалось похожим на правду. Когда архиепископ Одборгский прислал в Григот десяток настоящих боевых клириков, Герон смог воочию увидеть призыв божественных сил. Клирики, выйдя в составе усиленного патруля в Запретный предел, устроили коллективную молитву и разнесли в прах гнездовье сорокапутников. На месте гнездовья осталось раскалённое пятно, долго алевшее во тьме, а Герон тогда крепко задумался.