Что-то с его лицом было не так, но с ходу сообразить, что именно, мне не удалось. Желудок жалобно проурчал о своей любви к выпечке и отсутствии завтрака, но я цыкнул на непокорный орган и, бросив попытки разглядеть то, что не удается услышать, схватил пальто и отправился на прогулку. Надеюсь, когда я вернусь, можно будет расспросить Августа, знал ли всё-таки Рошмир Инк (а обладателем роскошных усов, несомненно, был он) о творящихся в его доме безобразиях.
На улице царило умиротворяющее безветрие, привычно сырое, но непривычно солнечное и пахнущее обещанием скорого снега. На крыльце, кутаясь в светло-серый горностаевый плащ, стояла Лора Эйк. Увидев меня, она улыбнулась, будто долгожданному подарку.
— Я вас ждала.
— А разве мы договаривались о встрече? — поинтересовался я, но тут же утонул в зеленых глазах и забыл обо всем.
Вот же ведьма!
— Прогуляемся, Эрвин?
— Конечно, леди Инк.
Я спустился по лестнице первым и сразу направился по насыпной дорожке, радуясь своей стойкости (не такой уж и похвальной, если честно) и прислушиваясь к шуршанию мелких камешков под ногами.
— Вы, кажется, оговорились. Меня зовут Лора Эйк, а для вас и вовсе…
Голос девушки выдавал непритворный испуг, но я не собирался ее жалеть, впрочем, и добивать тоже.
— Для меня вы — леди Инк. Бросьте притворяться. Я вышел не на охоту за тайнами, а чтобы насладиться этим прекрасным утром. Сделайте мне одолжение, просто составьте мне компанию. Секреты могут и подождать.
Я так и не обернулся, но замедлил шаг, когда услышал за спиной легкую поступь прекрасной спутницы.
Она молча подошла и взяла меня под руку. Даже зная, что эта женщина прямо сейчас применяет на мне грязный приворот, я мог сопротивляться ему лишь отчасти. Наверное, не так уж сильно я к этому стремился. Чувства-то, чего греха таить, были диво, как приятны. Голова кружилась, ненавистный город казался чудесным и восхитительным, а сердце наполнялось сладкой негой. Хотелось просто идти так вечно, наслаждаясь прикосновением к живой святыне. Набережная пестрела разноцветными шляпками дам и поблескивала набалдашниками тростей. Люди галдели и мельтешили, будто мелкие рыбешки, но нам несказанно повезло — мы добрались до перил, ни разу ни в кого не врезавшись. Чудеса!
— Кем вы мечтали стать в детстве? — неожиданно для самого себя спросил я.
Леди Инк с минуту смотрела на море, пораженная, по всей видимости, моей фамильярностью, а затем ответила:
— В юности. Художницей.
— И как, сбылось?
— Я вышла замуж в девятнадцать, даже не успев закончить академию, потом родились дети. — Лора-Мэри пожала плечами. — Думаю, такое часто происходит с нашим детскими мечтами. Вот вы, например. К чему лежало ваше сердце?
— Я хотел стать Безликим.
Я вздохнул. Сердце больше не лежало, но на мгновение замерло, болезненно сжавшись.
— Вы не похожи на человека, способного…
— Знаю, что не похож. — перебил я, не желая слушать продолжение. — Потому так толком и не стал. Но эти их маски…
Я махнул рукой, закрывая тему. Вообще не понятно, с чего так разоткровенничался. Околдовала она меня, что ли? Ах, ну да.
— Вы все еще рисуете?
— Уже много лет, как нет. Вы знаете, мне иногда кажется, что я предала ту наивную девчонку, которая видела прекрасное в каждом мгновении и жаждала запечатлеть его на бумаге.
— Конечно, предали, — согласился я.
Она взглянула на меня большими глазами обиженного ребенка, а я сказал:
— Все мы себя предали. А главное, продолжаем предавать.
— Что вы имеете в виду?
— Каждое утро я просыпаюсь зверски голодным и не знаю, чего мне хочется больше, холодного мяса или пары свежеиспеченных булочек. И когда приходит время сделать выбор, одно из желаний всегда остается неосуществленным. Если я выберу выпечку, то предам ту часть себя, которой хотелось мяса. И наоборот. Мы предаем часть души каждый день, час, миг, и это совершенно нормально. Хоть и страшно, если задуматься. Вы понимаете, о чем я?
— Если я позволю себе понять, то немедленно брошусь в море. Простите, Эрвин, но ваши представления о жизни способны довести человека до безумия.