Никас благодарно кивнул. Еще некоторое время он восторженно рассказывал аристократу о системе знаков искателей с помощью того самого медного кругляша, который до этого крутил в пальцах, об истории получения Мортеном своего прозвища – и когда только успел разузнать, паршивец? – и просто всячески пытался сгладить осадок от этого разговора. Так что, когда северянин ушел, Эдриан почувствовал себя просто выжатым и окончательно убедился в одной мысли: он, в отличие от Никаса, безумно хочет покинуть этот город и оказаться в родном Эйдале, где все просто и знакомо. Хотя нет, с «просто» он погорячился! Наверняка, едва вернувшись в столицу, он снова взвоет от обилия интриг, придворных подхалимов и фальшивых улыбок, но сейчас ему, как никогда, хотелось покинуть Приграничье.
2.
На просторах Срединного королевства.
Большой диск нежно-желтого цвета лениво карабкался по безоблачному небу, протягивая свои ласковые, дарящие тепло, но уже не обжигающие лучи к окрасившейся во все оттенки красного, оранжевого и охристого листве, уже немного пожухлой, пожженной летним зноем траве и троим путникам, несмело пробирающимся через осенний лес. Мужчины передвигались осторожно, стараясь наступать след в след, постоянно оглядывались по сторонам и прислушивались: не промелькнет ли среди привычного шороха листвы, пения птиц и шепота ветра чуждый для леса звук, будь то ржание коня или скрип его сбруи, треснувшая под подошвой тяжелого сапога веточка или бряцанье металла. Но нет, осенняя роща, укрывшая под своими сводами троих беглецов, оставалась все так же спокойна и малолюдна.
Маленький отряд, боясь преследования, отправился в путь, как только серые сумерки позволили рассмотреть очертания окружающий деревьев, разбросанных тут и там камней и переплетения норовящих подставить подножку корней. Вот уже несколько часов мужчины продвигались по извилистой животной тропке, петлявшей меж нагретых солнцем стволов, не проронив за всю дорогу практически ни слова. Один из них, тот, что шел в центре импровизированной колонны и был одет в некогда богатый, а сейчас местами порванный и измазанный грязью дорожный камзол, заметно прихрамывал, подволакивая левую ногу. Его спутники, одетые несколько проще, но все равно не хуже иных зажиточных горожан, если бы не запыленность и потрепанность некоторых предметов гардероба, подстраивались под темп раненого, то и дело бросая на него косые взгляды. Смотреть прямо и каким-либо иным способом выражать сочувствие и обеспокоенность его самочувствием мужчины не рисковали – крутой нрав лорда Сайруса Винтердейла, и в добром здравии скором на расправу, а сейчас и того более, всем его подчиненным был хорошо известен. Так что лишний раз провоцировать несдержанного аристократа на вспышку агрессии никто не жаждал. Потому и шли молча, не заикаясь ни о привалах, ни о грядущем обеде, и не рискуя перекинуться даже парой ни к чему не обязывающих слов, просто чтобы разрушить гнетущую тишину.
Сам же лорд Винтердейл в это время изволил гневаться. Тот путь до замка, что конным по хорошим дорогам королевства, местами сохранившимся еще с Магической эпохи, с комфортными остановками в придорожных трактирах и постоялых дворах, отряд рассчитывал преодолеть за неполную декаду, теперь, когда он вынужден скрываться по лесам и аки тать пробираться к родовому гнезду, растянулся для аристократа в месяц. Так что причина отвратительного настроения лорда Сайруса была ясна и прозрачна, как вода в горном озере. Причем состояние его было отнюдь не приходящим, а неизменным последние много дней. Казалось, что ярость и злость настолько прочно поселились в его душе, что уже невозможно было определить, то ли это еще просто эмоции, то ли уже дурной склад характера. Естественно, что покалеченная нога, как и полностью разрядившийся во время нападения защитный амулет, на который он возлагал большие надежды, настроения аристократа не улучшали.
Если говорить по правде, то лорд Сайрус просто не мог смириться с тем, что отряд «багряных слез» рискнул открыто выступить против него, представителя одной из старейших, знатнейших и богатейший аристократический династий в Срединном королевстве. А уж тот факт, что какие-то служки, большая часть которых была, по сути, плебеями, осмелились в него стрелять…. Просто уму непостижимо! Причем ладно бы в него прилетела одинокая шальная стрела, так нет же, эти псы безродные целенаправленно пытались его ранить, истощая тем самым заряд защитного амулета, который он получил только-только перед выездом из этого богами забытого захолустья - Силджа. Как будто знали, твари! И неважно, что, как позже понял мужчина, целились они исключительно по ногам, желая только задержать, но никак не убить – чувствовать себя мишенью, дичью на охоте лорду Сайрусу не понравилось категорически, и он был готов на все, чтобы не допустить повторения подобной ситуации. Оттого и злился постоянно, что вынужден был последние три декады скрываться по лесам, продвигаясь к родовому замку Винтердейлов, хорониться и убегать, будто дикий зверь от охотников.