— Так и режь журналиста, зачем Гену-то?
— А что, жалко стало друга, которого ты предал?
— Это наши с ним дела, но о том, что ты Гену будешь калечить, мы не договаривались. Режь журналиста.
— Ты мне ещё поуказывай, что делать. Не нравится смотреть, выйди вон.
Кровь с ладони стекала по рукаву Монахова, капая на пол. Историк плакал. Семёнов схватил следующий палец и вставил меду лезвиями.
— Я сказал, остановись! — прокричал Максим.
Захар Аркадьевич повернул голову и увидел дуло пистолета, которое смотрело прямо на него.
— Ты что, сявка? — произнёс мэр, обращаясь к Максиму.
— Отпусти его, — решительно произнёс бизнесмен, крепко сжимая рукоятку пистолета.
Семёнов отпустил руку историка, люди в масках тоже перестали его держать. Монахов рухнул на пол, зажимая рану другой рукой. Бандиты достали оружие и навели его на Токарева.
— Поиграем? — усмехнувшись, спросил Захар Аркадьевич, медленно подходя к бизнесмену. — Опусти пистолет и отдай его мне. Или стреляй.
Максим трясущимися руками сжал крепче пистолет. Ствол ходил вверх, вниз, но по-прежнему был направлен на мэра. Он понимал, что пути назад уже нет, но изменить ничего не мог. И давать заднюю уже было поздно.
— Стой, — предпринял последнюю попытку Токарев.
Семёнов сделал ещё один шаг. В замкнутом пространстве оглушительно прогремел выстрел, и журналист увидел, как на лбу Захара Аркадьевича образовалась дыра и он рухнул, как подкошенный. Спустя доли секунды раздались одновременно ещё два выстрела. На груди Максима образовались два кровавых пятна, и он упал вслед за мэром. Повисла тишина. Воздух в помещении наполнился запахом сгоревшего пороха.
— Что делать будем? — спросил один бандит у другого.
— Валить их надо и уходить отсюда, — ответил другой, кивнув на Ручкина с Монаховым.
— Подождите, — прервал их журналист. — Не надо нас убивать, вы же слышали про кинжал, я скажу вам, где он.
— Ну и где? — спросил человек в маске, с хриплым низким голосом.
— Тот, кто будет обладать кинжалом, получит силу. Он не материальная ценность, это нечто другое.
— Это ты к чему? — спросил тот же бандит.
— А к тому, что кинжалом может обладать только один человек. А его смогу передать только одному из вас. У него может быть только один хранитель, вы же сами слышали, что говорил Семёнов.
— Ты говори где, а мы уж разберёмся, как поделить, — произнёс другой бандит.
— Без проблем, но только тот, кому я передам его первым, получит силу и второй уже никогда не сможет отнять его.
Расчёт Петра Алексеевича был прост и откровенно очевиден. Но он рассчитывал на не очень большой умственный потенциал бандитов и на экстренность ситуации.
— Пашка, что ты его слушаешь-то? — крикнул человек в маске, с высоким голосом.
— Ты зачем меня по имени назвал? — ответил другой.
— Не кипятись, заберём кинжал и поделим его по-братски.
— Владеть им может только один, — подливал масла в огонь Ручкин.
— Да что ты его слушаешь, Паша, давай завалим его к чертям.
— Прости, Серёг.
Раздался выстрел. Тело бандита упало рядом с журналистом. Пётр Алексеевич слегка отшатнулся от трупа. Очень неприятно, когда рядом с тобой падают мёртвые люди, пускай и плохие. Но внутри он ликовал. Число врагов внезапно сократилось с четырёх до одного.
— А теперь говори, где кинжал, — произнёс бандит, снимая маску с лица. — И помни, у тебя только одна попытка.
И тут журналист понял, что настало время говорить правду. Тянуть дальше было слишком опасно.
— В пиццерии. В туалете, в бачке. Когда Гена звонил Максиму, я вышел в туалет и там его спрятал.
Бандит посмотрел на часы — двадцать два десять.
— До которого часа кафе работает?
— До двенадцати.
— Успеем. Поехали.
— А Гена?
Геннадий Викторович лежал на полу и зажимал текущую по руке кровь. Глаза его были стеклянными. Он был в шоке. Не каждый день ему приходилось видеть тройное убийство.
— Он нам не нужен, — ответил человек с хриплым голосом и навёл на него оружие.
— Стой, не убивай его.
— У тебя одна попытка назвать причину, по которой я не должен этого делать.
Мозг Петра Алексеевича начал лихорадочно соображать. Надо было во что бы то ни стало сохранить жизнь Монахову. Несмотря на произошедшие события и стрессовую ситуацию, мозг журналиста работал отчётливо. Пытаясь выжать из него максимум, Ручкин принялся искать выход. И сделать это было необходимо в ближайшие секунды. Но, похоже, это был его предел. На ум ничего спасительного не приходило.