— Не поверишь, на одном форуме. Я зарегистрировался как начинающий писатель, вкратце пересказал твою историю, представив её как сюжет книги, и описал твою проблему под предлогом, что не знаю, как закончить книгу. Вот это был самый адекватный ответ.
— Чушь какая— то, — возмутился журналист.
— Твоя история для любого со стороны будет выглядеть как чушь, — обиженно ответил историк.
— Ладно, попробую, — сдался Пётр Алексеевич.
— Только обязательно нужно быть там ночью и подойти к той келье, — вдогонку произнёс Геннадий.
— Тоже на форуме подсказали?
— Нет, сам додумал.
Ручкин нажал кнопку отключения вызова и посмотрел на старика. Тот уже успокоился и допивал кофе.
— Аветис, мне нужна ваша помощь, — обратился журналист к старику.
— Всё, чем могу.
— Скажите, у вас есть машина?
Глава седьмая
Возвращение на красную землю
Автомобиль мчался по Армении. Тусклый свет фар с трудом выхватывал очертания дороги. Водитель был сосредоточен, пассажир расслаблен.
— Аветис, скажите, как вы видите, куда ехать? — спросил Ручкин, недоумевая, как они ещё не съехали в кювет.
— Я просто знаю её как свои пять пальцев, — ответил старик. Зачем помолчал и добавил:
— Машина — зверь, ты не смотри на то, что старенькая. Она мне как друг. Со светом вот беда, но это дело привычки.
— Гена так уже не сможет сказать, — улыбнувшись, произнёс Пётр Алексеевич.
— Ты про что?
— Про пять пальцев.
— Не очень удачная шутка, — насупившись, ответил Аветис.
— Да знаю. Так, что-то на чёрный юмор потянуло.
— Ты просто нервничаешь, — подметил старик, — вот мозг и создаёт защитную реакцию в виде нелепых шуток.
Некоторое время они ехали в тишине.
— А как вы почувствовали, что я хранитель? — спросил журналист.
— У тебя эта способность останется навсегда, даже когда ты расстанешься с кинжалом. Ты будешь всегда чувствовать хранителя и кинжал, в определённом радиусе, конечно. И есть ещё один приятный момент.
— Какой? — поинтересовался Пётр Алексеевич.
— Когда ты расстанешься с кинжалом, у тебя останется какая-нибудь способность. У всех она разная и проявится со временем. У каждого своя. Так было написано в тетради Вязникова.
— А у вас какая?
— Я не болею. Через полгода, как я покинул Бештау, от моего силикоза не осталось и следа. Потом я заметил, что забыл, что такое простуда, грипп, ангина. Несмотря на мой возраст, у меня нет гипертонии, сахарного диабета, сосудистых нарушений. И даже зубы все свои. Я не знаю, что такое болезни, просто медленно старею.
— Удивительно, — произнёс Ручкин и о чём-то ненадолго задумался.
— Я вот что подумал, — продолжил разговор журналист, — выходит, Иванов, или как там его на самом деле звали, знал про кинжал и намеренно его искал, понимая, что в нём смерть его?
— Выходит, так, — ответил Аветис, переключив передачу.
— А Энштен, значит, не знал?
— Выходит, не знал.
— А почему? — не унимался Пётр Алексеевич.
— Нашёл, у кого спросить. Я вообще думаю, что он о многом наврал тебе. Хотя, признаться, существо он был опасное.
— А что бы было, если бы один из них завладел кинжалом? — задумчиво спросил журналист.
Аветис резко затормозил, так что Ручкин ударился коленками о торпедо, и, посмотрев на журналиста, произнёс:
— Это значит, ты или я хреновый хранитель.
Потом, нажав на газ, добавил:
— Никогда не думай об этом.
Машина подъехала к склону горы, на которой располагался Гегард, высветив тусклым светом подъём.
— Приехали, — произнёс старик, заглушив двигатель. — Дальше сам.
— Ну, с богом, — сказал Ручкин, открывая дверь.
— Тебя ждать-то?
— Кто его знает, — ответил задумчиво журналист. — Может, вообще ничего не получится. Но если до утра подождёте, буду признателен.
— Добро, ступай давай. Подремлю пока.
Пётр Алексеевич начал подъём в гору. Вокруг было тихо. Дорога повернула вправо, обнажив очертания монастыря. Ещё несколько десятков шагов, и Ручкин вошёл через ворота на территорию монастыря. Постоял немного. Перед глазами промелькнули воспоминания встречи с учителем. Белый саван, кровь, келья. Ущипнув себя за руку, чтобы прошло наваждение, он сделал шаг вперёд. Затем ещё один. Потом смелее пошёл к келье. Ничего не происходило. Постояв пять минут, Ручкин осмелел, походил вокруг, поразглядывал горный массив, забрался на некоторые ступени, а затем произнёс:
— Бред какой-то. И принялся набирать номер Монахова.