— Это еще зачем? — угрюмо спросил Паштет, который чертовски устал от своих попутчиков и не мог дождаться того момента, когда, наконец, они отвалят, оставив его одного.
— Тю! — умело пародируя Грицко, сказал Хохол. — Тебе что, жалко? Там же фамилия прежней владелицы, чудак! И адресок, кстати…
Паштет с досадой хлопнул себя по лбу. Ему даже в голову не пришло заглянуть в документы на машину, хотя при иных обстоятельствах он сделал бы это в первую очередь. Собственно, при иных обстоятельствах без этого было бы просто не обойтись, это Сере-га Череповецкий, добрая душа, опустил ненужные формальности — торопился, жирная морда, поскорее сплавить дорогих гостей…
Паштет достал бумажник и выкопал оттуда запаянную в прозрачный пластик картонку техпаспорта.
— Дарья Казакова, — прочел он вслух, — Москва… Ну и что?
— Казакова? — Паштету показалось, что Хохол как-то подобрался, чуть ли не принял охотничью стойку, как легавая, учуявшая дичь. — Дарья Казакова из Москвы? Дай-ка, дай-ка, покажи-ка адресок…
Паштет, ничего не понимая, сунул ему техпаспорт. Хохол вчитался в адрес, задумчиво почмокал губами, покачал головой и сказал:
— Ай-яй-яй! Ну, Паша! Ну мы с тобой и лохи!
— Говори за себя, пожалуйста, — вежливо окрысился Паштет.
— Да брось, брось, Паша! Дома будешь по понятиям разбираться! Ну хорошо, я лох, а ты весь в белом… Доволен? Ай-яй-яй! И что бы ты, Пашенька, без меня, толстого старого лоха, делал?
— Отправление скоро, — мрачно напомнил Паштет, отбирая у него техпаспорт. — Может, ты все-таки перестанешь кривляться и скажешь, в чем дело? Что ты такое вычитал в этой бумажке, что тебя прямо распирает?
— Сказать? — с сомнением переспросил Хохол. — А может, не говорить? Да нет, придется сказать. А то потом ты сам сообразишь и будешь на меня обижаться, что я с тобой не поделился. Эх, Паша!.. Ты про «Казбанк» слыхал? А кто им заправляет, знаешь? Казаков Андрей Васильевич! Я с ним когда-то дела имел, та еще сволочь…
— Погоди, — сказал Паштет, — не сепети. Мало ли в Москве Казаковых?
— Навалом, — согласился Хохол. — Да только не у каждого Казакова в Москве собственный банк, дочь по имени Даша и вот этот самый адрес, который в техпаспорте записан.
— Опа, — сказал Паштет.
— Хелло, Долли! — согласился Долли, который, черт бы его побрал, стоял рядом и все слышал.
— Вот так-то, — сказал Хохол. — Что ж ты, Паша? Коренной москвич, деловой пацан, а таких важных людей не знаешь. Короче, мы с тобой, считай, с головы до ног в шоколаде. Девка домой подалась, к папочке под крыло, и Денисочка наш, фраер беспонтовый, непременно за ней потянулся, потому что она — это легкие бабки, а где легкие бабки, там и он. Так что мы свое возьмем: я — бабки, а ты, как собирался, висюльки на зеркало, волосатые такие…
Он громко, на весь перрон, заржал, очень довольный всем на свете — и собой, и своей плоской остротой, и неожиданно подвалившим фартом, и открывшимися впереди перспективами. Паштет механически прикинул в уме: сто тысяч долга, плюс проценты аж за два года, плюс компенсация морального ущерба… Получалась совершенно фантастическая сумма, которую при умелой раскрутке вполне можно было вытянуть — если не из девчонки, то из самого банкира Казакова. По всему выходило, что, выудив у Паштета обещание не взыскивать с Юрченко своих денег, Хохол нагрел компаньона на очень приличную сумму — тысяч на двести, двести пятьдесят. «Вот сука жирная, — подумал Паштет. — Что ж, уговор дороже денег. Главное, чтобы потом он этого фраера грохнул. А Хохол обязательно грохнет, на то он и Хохол. Значит, все в порядке, и обижаться мне не на что…»
Безликий женский голос из репродукторов что-то скороговоркой пробормотал по-немецки, Хохол перестал ржать, посмотрел на часы, посерьезнел и пожал Паштету руку.
— В Москве созвонимся, — сказал он, уже стоя в тамбуре.
Паштет кивнул, попрощался с Долли, кивнул Грицко и сразу пошел прочь, не задержавшись даже для того, чтобы помахать пацанам рукой.
До Москвы Паштет добрался без проблем. Тачка у него была классная, не паленая, документы чистые, лопатник толстый, а что касается совести и прочих тонких материй, то до этого никому не было дела, даже самому Паштету, — со своей совестью он привык разбираться без посторонней помощи.
Жене он ничего не сказал, новой машиной не похвастался — язык у него не повернулся, если честно. Сказал только, что Юрченко на месте не застал, но что разыщет его непременно — годом раньше, годом позже, но разыщет; на вопрос же о синяках на своей физиономии коротко ответил, что вышла дорожная неприятность — ну типа недоразумение с тамошней братвой, которая шарила по вагонам, щипала богатых фраеров.