Через несколько часов он остановился на заправочной станции, велел залить полный бак, спросил, откуда можно позвонить, и заперся в будке: ему предстоял довольно интересный разговор с Москвой.
Глава 7
Казаков ответил сразу — видимо, целый день сидел на телефоне, ожидая звонка.
— Где тебя носит? — с места в карьер набросился он на Полковника. — Я тут извелся весь, места себе не нахожу! Неужели трудно позвонить?
— Извините, Андрей Васильевич, — сдержанно ответил Полковник. — Но, во-первых, я был очень занят, а во-вторых… Ну что бы я вам сказал? Что долетел благополучно? То-то вы бы обрадовались! Раз новостей никаких, то и говорить не о чем.
— А теперь, выходит, есть о чем? — остывая, проворчал Казаков. — Ну, не тяни! Ты напал на след?
— Кажется, да, — все так же сдержанно произнес Полковник. Собственно, особо гордиться было нечем. С этим делом справился бы и человек с более низкой квалификацией, нужно было только знать, с какого конца за него взяться. Полковник знал, и теперь уверенно двигался по следу шириной с колею от тяжелого экскаватора. — То есть следом это называть я бы пока не стал, — продолжал он, — но кое-какие наметки у меня уже имеются.
— Наметки! — ядовито передразнил Казаков. — Торчишь там с самого утра за мой счет, а к вечеру у тебя одни наметки! Знаешь, куда их засунь, эти свои наметки!..
— Гм, — негромко сказал Полковник, и Казаков осекся.
— Извини, — буркнул он. — Ты же понимаешь, в каком я состоянии.
«В пьяном, как всегда», — хотел сказать Полковник, но, разумеется, не сказал, хотя это была чистейшая правда.
— Понимаю, конечно, — со сдержанным сочувствием в голосе проговорил он, между делом одной рукой закуривая сигарету. — Не убивайтесь так, Андрей Васильевич. Я не хочу вас обнадеживать, но мне кажется, что все далеко не так мрачно. Я побывал в Сорбонне. Даша действительно пропустила неделю занятий, и никто не знает, где она. Но мне удалось добыть один адрес. Это в Бельгии, в одном из предместий Льежа… В общем, не знаю, как вам об этом сказать…
Он раздраженно подвигал спиной. Пистолет за поясом мешал ему, натирая поясницу, рубашка под ним намокла от пота и неприятно липла к телу.
— Говори как есть, — приказал банкир. — Ты знаешь, я человек простой, крепкий, так что в выражениях можешь не стесняться.
Насчет выражений он мог бы не говорить. Его манера выражаться давно уже сделалась притчей во языцех; в отличие от него, Полковник даже в подвыпивших компаниях никогда не унижался до нецензурной брани.
— Пока все указывает на то, что дело не столько опасное, сколько щекотливое, — сказал Полковник, щуря от дыма правый глаз и разглядывая надписи, которыми были украшены стены кабинки. Надписи были скучные — в основном названия каких-то неизвестных Полковнику музыкальных групп да пара-тройка торопливо нацарапанных губной помадой телефонных номеров; один из номеров, кажется, был бельгийский, и Полковник начал было по привычке его запоминать, но спохватился и отвел взгляд. — Видите ли, как мне удалось выяснить, у вашей дочери появился приятель…
— Вот так новость! — презрительно пробасил на том конце провода Казаков. — В двадцать лет не трахаются только монашки да безнадежные уродки, которым никакой косметолог не поможет, а Дашка у меня — красавица, вся в меня. Потрутся немного передками и перестанут, среди студентов это дело обычное, да еще во Франции, в Сорбонне…
— Он не студент, — вежливо, но твердо прервал эту лекцию Полковник, которому, помимо всего прочего, еще предстояло заплатить за разговор.
— М-м-м?..
— В том-то и дело. Не студент и даже не француз. Нигде не учится и не работает, одевается хорошо, по слухам, очень смазлив… Мой источник выразил сомнение в том, что у него есть хоть какие-то собственные средства.
— Ах, так? То есть…
— То есть я хочу сказать, что ваша дочь, вероятнее всего, попала в руки опытного альфонса, который беззастенчиво тянет из нее деньги. Даша сняла фешенебельную квартиру в центре Парижа, но там сейчас пусто, и консьержка утверждает, что туда уже на протяжении четырех суток никто не входил. Мне удалось уговорить ее открыть дверь и осмотреть квартиру в ее присутствии. Это настоящее любовное гнездышко… Простите, Андрей Васильевич.
— Ничего, ничего, валяй. Режь правду-матку, Полковник.