Полковник встал, подхватив с пола свой портфель.
— Подумайте, — сказал он, протягивая Юрию свою визитку. — Неделя на раздумья у нас с вами есть.
Пока вы выздоровеете, пока они залечат свои синяки… Вы отдыхайте, а я пока прокачусь по Европе, тряхну стариной и, быть может, сумею опередить ваших знакомых. Выздоравливайте, Юрий Алексеевич. Охрана у палаты пока останется — на тот случай, если ваши «приятели» захотят вернуться и довести начатое дело до конца.
Он повернулся и направился к двери. Юрий хотел его окликнуть, но передумал. Что, в самом деле, он мог сказать: Полковник, вы мне нравитесь? Смешно, ей-богу…
Полковник вышел, так и не оглянувшись, а через минуту, когда Юрий задремал, ему принесли обед.
Глава 8
Паштет прервал связь и рассеянно повертел мобильником. Корпус аппарата треснул в двух местах, одна из трещин наискосок пересекала окошко дисплея. Вид у аппарата был такой, словно его положили на асфальт и хорошенько наступили ногой; оставалось только удивляться, как он после этого еще работает. «Надо бы корпус поменять», — подумал Паштет и сунул аппарат в карман новенького французского пиджака, купленного буквально накануне в первом подвернувшемся магазине.
Разговор, на который он так рассчитывал, увы, не оправдал надежд. Он лишь усилил его сомнения. Жена утверждала, что Юрченко ее не видел, что это не она его спугнула и что у нее и в мыслях не было предупреждать этого скользкого прохвоста о том, что в Бельгию по его душу отправилась целая международная делегация во главе с Паштетом. Впрочем, в то же самое время она не отрицала теоретической возможности того, что Юрченко мог ее случайно засечь, но не подать виду. И потом… В общем, слишком сложные, слишком тонкие у них с супругой были отношения, чтобы Паштет мог расспрашивать ее с пристрастием. «Я сказала тебе все, что знаю, — заявила она в конце. — Оправдываться без вины я не стану. Раз уж так вышло, ничего не поделаешь. Плюнь на все, Пашенька, и возвращайся, я соскучилась».
Паштет докурил сигарету, поглядывая на стеклянную витрину кафе. Сквозь отмытое до скрипа стекло ему был отлично виден накрытый клетчатой скатертью столик, за которым сидели Хохол, Грицко и Долли. На глазах у Паштета к столику подошла официантка, расставила тарелки с едой и удалилась, пугливо косясь на странных посетителей. Паштет безрадостно усмехнулся: официантку можно было понять. Многочисленные нашлепки из пластыря, которыми была изукрашена вся компания, бросались в глаза даже с улицы; в сочетании с русской речью и развязными манерами они должны были производить устрашающее впечатление на любого законопослушного иностранца. «Хорошо дерется, сволочь, — подумал Паштет о незнакомце, напавшем на них в доме Юрченко. — И бокс знает, и какую-то спецподготовку прошел… Интересно, кто он такой? Откуда свалился на наши головы? Какой-нибудь приятель Юрченко? Или просто эмигрант, подрабатывающий сторожем? Дичь какая-то, ей-богу. Не бывает тут никаких сторожей, это не Россия. Тут у них полиция, секьюрити всякие… Какие еще, к черту, сторожа… М-да… Думай не думай, а получается, что Хохол прав: тут дело нечисто. Линять отсюда надо, вот что. Торчим у всех на виду с битыми рожами, как клоуны на арене, — со всех сторон нас видать, и спрятаться некуда. Дождемся, что загребут в участок, тогда мало не покажется…»
…От прокатного джипа, так бездарно засвеченного в Мелене, они избавились без проблем. Народ в их компании подобрался бывалый, даже Грицко с Долли немало повидали, не говоря уже о Паштете с Хохлом, и в таких вот поганых ситуациях все они действовали чисто рефлекторно. Просто гнали спящими улицами, прислушиваясь, не завоют ли за спиной ментовские сирены, хлюпали разбитыми носами, шипели сквозь зубы, матерились вполголоса и ни о чем пока не думали, кроме одного: оторваться, исчезнуть, уйти, чтобы не замели. Хохол утирал кровь с расквашенной морды окончательно превратившимся в грязную тряпку галстуком от Версаче и все пытался зачем-то пристроить на место оторванный рукав рубашки; Долли вел машину, глядя на дорогу одним глазом, потому что другой у него совершенно заплыл, и бормотал страшные ругательства распухшими, как оладьи, рассеченными губами, с которых капала кровь. На Грицко было страшно смотреть, выглядел он так, будто с грузовым поездом бодался, и даже несокрушимый Паштет чувствовал себя не ахти. Когда-то он неплохо боксировал, выигрывал соревнования и однажды даже занял второе место на чемпионате России; проигрывать бои ему тоже случалось, но никогда до этой ночи Паштет не бывал в нокауте, а тут, пожалуйста, сподобился. Правда, без памяти он валялся минуты две, от силы три, но ведь валялся же, и притом с одного удара… Рассказать кому — ведь не поверят же! Как будто ненароком на самого Мухаммеда Али наскочил…