— Гляди веселей, Хохол, — примирительно сказал он. — Хватит искать виноватых. В конце концов, тебя на веревке никто не тащил, ты сам на это дело подписался.
— Вот об этом я и думаю, — вполне мирно откликнулся Хохол. — Сам подписался, это точно. Ну и кто я после этого? До седых волос дожил, а ума не нажил.
— Век живи — век учись, — сказал Паштет.
— И дураком помрешь, — вздохнул Хохол.
— Зато посмотри, тачки кругом какие! — решив сыграть на слабости собеседника, воскликнул Паштет.
— Какие, какие… Паленые, вот какие!
— Ну, паленые… Можно подумать, твой «Хаммер» чистый.
— Так то ж «Хаммер»… Все это дерьмо, что здесь лохам втирают, рядом с «Хаммером» и не лежало. Так, средний класс, серийная дешевка для домохозяек.
— Ну, не скажи. Гляди, какие цацки!
Они шли мимо длинного ряда спортивных и полуспортивных автомобилей — старых, похожих на реактивные истребители, и тех, что поновее, округлых, как морская галька. Хохол удостоил все это разноцветное великолепие лишь беглым пренебрежительным взглядом.
— То-то, что цацки, — проворчал он. — Такие только бабам на Восьмое марта дарить. Перевязал ленточкой, бантик на крышу присобачил, подогнал к подъезду, и она твоя — делай с ней что хош… А ты прикинь, как я в такой машине смотреться буду! Это ж курам на смех!
Они миновали серебристый «Бокстер» с помятым крылом, двухдверный «Мерседес-SLK» с округлой вмятиной на капоте, формой и размером неприятно напоминавшей человеческую голову, прошли мимо черного «БМВ» со слегка поврежденным бампером, бегло осмотрели спортивную «Ауди» и двинулись дальше, к гостеприимно распахнутым воротам.
— На тебя не угодишь, — сказал Паштет и вдруг остановился как вкопанный.
— Что такое? — спросил Хохол, обеспокоенно заглядывая в его разом окаменевшее лицо.
— Погоди, — сказал Паштет. — Погоди-погоди. Погоди-ка…
— Да ты чего? Голову напекло?
Не отвечая, Паштет вернулся назад и остановился перед «БМВ» с помятым бампером.
— Опа, — сказал он.
— Брось, — мигом сообразив, о чем идет речь, сказал Хохол. — Так не бывает, братан. Почему ты думаешь…
— А тут думать нечего, — перебил Паштет, присаживаясь на корточки и трогая рукой помятый бампер. — Чего тут думать, когда я номер помню? Серый! — повернувшись в сторону ворот, зычно окликнул он. — Серега! Давай сюда!
Мордатый Серега вернулся, за ним поспевали Долли и Грицко. Долли сразу понял, в чем дело, и длинно присвистнул.
— Хелло, Долли! — удивленно воскликнул он. — Ну, Пал Палыч! Глаз-алмаз! А мы, бараны, мимо прошли…
— Колись, Серый, откуда тачка? — спросил Паштет, похлопывая ладонью по пыльному бамперу чуть правее вмятины.
— А что такое? — насторожился Серега. — Что-то не так? Вроде не паленая…
— В розыске она, браток, — сказал Долли.
— Ага, — согласился Паштет. — В международном.
Серега неопределенно повел жирным плечом.
— Ну, они у нас все более или менее в розыске… А кто ищет — французы?
— Мы, — сказал Паштет. — Я ее ищу, понял?
— Погоди, Паштет, — сказал Серега, вообразив что-то не то. — Тебя все знают, и я к тебе с полным уважением, но вот так, за здорово живешь… Это же, в натуре, беспредел! Ты не обижайся, но тачка чистая, все бумаги на нее в полном ажуре… Да мне Корней за нее башку отвинтит! Нет, Паштет, базара не будет. Хочешь — вот тебе мобила, звони Корнею и договаривайся с ним сам.
— Да ты чего, в натуре, гонишь? — напирая на него грудью, зашипел Долли. — На кого ты гонишь, а?
— Уймись, — сказал ему Паштет, встал с корточек и, отряхивая ладони, повернулся к Сереге, круглая морда которого была уже далеко не такой красной и самодовольной, как минуту назад. — Ты не понял, Серый. С Корнеем договориться — не вопрос, но мне нужна не тачка, а люди, которые ее тебе подогнали.
— А, — сказал Серый. — Так бы сразу и сказал, а то тачка, тачка… Люди как люди. Какой-то чернявый фраерок с девкой. Девка — пальчики оближешь, я бы с такой покувыркался. Тачка ее, документы в порядке, без балды, настоящие. Отдали за… — он осекся, замялся, что-то прикинул и закончил: — Недорого, в общем, отдали, но, конечно, не даром.
— Когда? — спросил Паштет, сделав вид, что не заметил заминки.