— Ну ладно, ладно… — пробормотал Кузя примирительно. Он сладко потянулся, сдерживая зевок; глаза его стали сонными и кроткими, как у ребенка. — В пять утра встал, — сказал он и потер глаза кулаком.
— Дыню попробуй, горе мое… — сказала жена, и Кузя послушно положил на тарелку кусок дыни.
— Интересно, как теперь Селезнев выкрутится? — неожиданно проговорил он, жуя дыню. — Срок ему дали ничтожный, половину рабочих давно забрали на другие участки, а труд предстоит серьезный. Тут криком да пиратскими штучками уже не возьмешь. Отделочные работы требуют, брат, кропотливой тщательности… — Он подумал и сказал не без злорадства: — У него, по-моему, и мастеров сейчас для таких работ нет. Повертится, рыжий черт!
— Так ему и надо! — вдруг грозно произнесла теща и принялась собирать со стола посуду.
— Что, пошли спать? — вздохнул Кузя. Глаза его слипались, но по всему было видно, что ему до смерти хочется еще посидеть за столом. — Время детское… — проворчал он и, неохотно поднявшись, выпрямился во весь свой могучий рост.
— Спокойной ночи! — строго сказала Анечка и пошла в спальню.
Кузя лениво побрел за ней.
— Абсолютно не хочется спать! — прогудел он оттуда, и здесь же раздался страшный треск и скрип, словно на постель сел слон.
Котенко с шофером ушли на сеновал; Марта Андреевна, собрав посуду, прошествовала в свою комнату. В доме наступила тишина.
— Кузя… — услыхала я тихий голос Анечки. Мне почудилось в нем что-то детское и робкое, — Кузя, на какую стройку мы отсюда поедем?
— Куда весь коллектив поедет, туда и мы, — сонно ответил муж. — Спи, кутька.
— А может, лучше поехать с Ильей Севастьянычем в Москву? Он же предлагал тебе хорошую работу… А, Кузя? Пятнадцать лет со стройки на стройку!..
— Ехать надо не с начальником, как бы хорош он ни был, а с коллективом, с которым все годы работал, — спокойно и твердо сказал Кузя. — Поняла? А теперь спи.
Кровать заскрипела, и вдруг я услыхала шаги босых ног.
— Ты куда? — испуганно спросил голос Анечки.
— Отнесу Котенко одеяло на сеновал. На рассвете будет свежо, продрогнет…
Дверь открылась, и хозяин, задрапированный в простыню, как бедуин, прошел на цыпочках через столовую. Я услыхала, как в маленькой комнате заворочалась и громко вздохнула Марта Андреевна.
— Анечка! — спросила она через тонкую стенку басом и откашлялась. — Куда ж мы все-таки отсюда поедем? Ты не знаешь?
— Куда весь народ поедет, туда и мы. Спите, мама, пожалуйста…
— Поехали бы с Ильей Севастьяновичем в Москву… — проговорила старуха сокрушенно. — Пожили бы в столице. А то, как уехали из Риги, все мотаемся по степям… Пора осесть где-нибудь.
— Ах, мама, как вы не понимаете! — сказала дочка с досадой. — Старый человек, кажется, должны соображать. Ехать надо не с начальником, а с коллективом. Ясно? Спите, завтра вам рано вставать.
Наступила тишина. Я хотела дождаться, когда вернется Кузя, но по нечаянности закрыла глаза и тут же уснула.
Проснулась я от негромкого стука в окно.
Подняв край занавески, я увидела на улице долговязого человека, который, присев, заглядывал в комнату. Бритая голова его, освещенная бледным светом зари, блестела. Он поднял руку и снова осторожно стукнул, словно поскребся, в окошко. На левой руке его я увидела татуировку: змею, кусающую собственный хвост.
— Что вы хотите? — спросила я шепотом.
Человек растерянно смотрел на меня.
— Извиняюсь! — сказал он. — Я думал, тут Кузьма Федорович спят. А где они?
Я услыхала стук раскрывшегося в спальне окна.
— Ты что, Пилипчук? — спросил свежий, спокойный голос Кузи.
— Кузьма Федорович, куда первую бригаду ставить? — сказал человек, торопливо переходя к другому окну.
Кузьма Федорович помолчал.
— Поставишь на седьмой участок, к Селезневу, — негромко сказал он.
— Куда? — удивленно переспросил Пилипчук.
Тополя зашумели под ветром, и я не услыхала, что ответил Кузя. Потом, в нежданно наступившей тишине, он сказал:
— Передай, чтобы за мной сейчас прислали машину. Если шофера еще нет, пусть пригонят попутный самосвал.
Окно захлопнулось. Что-то сонно и жалобно пробормотала Анечка, ей ответил успокаивающий, ласковый басок. В столовую вышел Кузьма Федорович, на плече у него висело мохнатое полотенце. Лицо его после сна было припухлым, но глаза блестели ясным и чистым блеском, точно он уже умылся ключевой водой.
Осторожно ступая, Кузя прошел через комнату и распахнул дверь в сад.