Дверь открыл молодой блондин в очках; он недоуменно смотрел на Наталью Павловну, пока та, заливаясь краской, спрашивала о подполковнике, готовая тут же повернуться и уйти. У этого Лугового были кудрявые взъерошенные волосы; за стеклами очков голубели большие детски внимательные глаза.
— Это мой дедушка, — неожиданно сказал он. — Входите, пожалуйста.
И Наталья Павловна вошла.
Это была маленькая современная квартира: почти пустая комната, низкие кресла, за стеклами встроенного книжного шкафа фотография седого Хемингуэя в белой кепочке, стоящего за рулем яхты. На столе лежала груда книг, папки, рукописи.
Когда Наталья Павловна объяснила, почему она пришла, молодой Луговой ответил не сразу.
— Конечно, вы поступили очень благородно, — наконец сказал он и потер лоб. — Но понимаете… Я ни разу не видел дедушки: когда я родился, его уже не было на свете. В детстве отец как-то водил меня на кладбище, но сейчас, честно говоря, я даже не помню куда. Отца перевели на Дальний Восток, он уехал туда вместе с мамой. Они и сейчас там. Я заканчиваю аспирантуру, занят по горло. Наверное, все это меня не оправдывает, но…
Послышались шаги, и Наталья Павловна обернулась. В дверях стояла высокая, стройная девушка с длинными прямыми волосами до плеч, в брюках и черном свитере.
— Знакомьтесь, это моя жена, — сказал молодой Луговой, и девушка, крепко встряхнув руку Натальи Павловны, сказала «Галя» и стала за креслом мужа.
— Вы должны нас понять, — сказала высокая. Галя твердо, смотря гостье прямо в глаза, и Наталья Павловна подумала, что в доме все решает, очевидно, Галя, а не внук подполковника. — Шурик кончает диссертацию, я работаю и учусь. Мы оба в спортивных командах. Мы оба любим театр, музыку, литературу. Где найти время на все это? Конечно, вы поступили очень благородно, разыскав нас и взяв на себя роль юного следопыта… — Тут Шурик, поморщившись, сказал: «Ну, Галя!» — и укоризненно посмотрел на жену. — Но вы не должны безоговорочно нас осуждать, — продолжала Галя так же решительно. — Жизнь есть жизнь. В конце концов, Шурик, действительно, никогда не видел своего деда, у него нет даже обычных детских воспоминаний о нем. И разве можно, когда до сдачи диссертации остались считанные недели, требовать от Шурика…
— Как я могу требовать, — тихо сказала Наталья Павловна. — Что вы, какое у меня на это право. Я просто пришла сказать… Подполковник Луговой похоронен рядом с моим мужем, а мой муж тоже был военный. Словом, я буду сама следить за могилкой, ведь у меня свободного времени много. Так что вы не беспокойтесь, пожалуйста, — все будет в порядке. — Она встала.
Галя и Шурик проводили ее до дверей. Она еще раз сказала: «Не беспокойтесь, пожалуйста», — и вышла.
Дома она порвала на мелкие кусочки список с адресами всех Луговых, испытывая странное облегчение, словно вместе со списком исчезли и все ее тревоги. Теперь она твердо знала: она поступала правильно, это был ее долг — перед мужем, перед Сережей, перед всеми, погибшими на войне. И пока она жива, она будет следить за могилой подполковника Лугового, как если бы там был похоронен родной ей человек.
Ложась спать, она вспомнила тонкое лицо Гали, ее блестящие прямые волосы и то, как Галя сравнила ее с юным следопытом, — и усмехнулась. «Поеду завтра с утра за цветами», — решила она и погасила свет.
Но утром она проснулась от сухого кашля: голова ее горела, болело горло…
Прошло две недели, пока она смогла встать. На кладбище все было как всегда: вначале она шла по дорожке медленно, потом ускорила шаг, а когда увидела вдали куст сирени, так заторопилась, что стало нечем дышать.
Вдруг ей показалось, что вокруг что-то изменилось; это ощущение перемены, появления чего-то нового, непривычного странно усиливалось. Наконец она поняла, что это было: за оградой у памятника Лугового кто-то стоял.
Подойдя ближе, она различила согнувшуюся над холмиком фигуру.
Фигура выпрямилась, и по высоченному росту и длинным темным волосам Наталья Павловна догадалась, что это Галя.
Возле памятника лежали свежие цветы.
Сквозь кусты светило солнце, живое его тепло золотилось на обветренных Галиных щеках, и только стоящее у ограды дерево влажно темнело, будто в течение всего дня сохраняло в своих ветвях немного ночи.
ВАЛЬС ШОПЕНА
Дело, по которому я приехала в этот приморский город, оказалось сложным, и командировка моя затянулась. Поселилась я в старой гостинице, где посчастливилось мне попасть в тихий уютный номер с балконом, выходящим во двор соседнего дома. То был небольшой, заросший зеленью дворик с деревянными, заплетенными диким виноградом галерейками, тянувшимися вдоль стен с осыпающейся штукатуркой. Днем там пахло жареной рыбой и горячим железом от раскалившихся под знойным солнцем крыш, но едва наступал вечер, как во дворике раскрывались остроугольные белые звезды табака и гостиничный номер наполнялся сильным, нежным запахом влажной земли и цветов.