В дверь постучали, и в кабинет директора вошел Витя, один из лучших учеников.
Витя был редактором школьной газеты, считался первым математиком в классе. Когда были школьные соревнования по настольному теннису в Ленинграде, туда тоже посылали Витю. Его всегда ставили в пример, как дисциплинированного ученика. Короче говоря, Витя считался гордостью школы. И когда он сейчас пришел без вызова к директору, тот немного удивился.
— Зайди позже, Витя, — сказал директор. — Ты видишь, я занят.
Но Витя продолжал стоять.
— Я только на минуту, — сказал он. — Понимаете, я пришел сказать, что стекло разбил я.
— Ты? — переспросил директор с удивлением.
— Я.
— Почему же ты не сказал об этом сразу?
— У меня не хватило мужества, — бодро произнес Витя. — Но потом я понял свою ошибку и решил сознаться.
— Значит, ты не разбивал стекла? — Директор повернулся к Пете, уныло ковыряющему край стола. — Ты сказал неправду?
— Да, я сказал неправду.
— Зачем же ты это сделал?
— У меня тоже не хватило мужества, — радостно сообщил Петя, просияв всем лицом.
— Перестань болтать глупости, — сказал директор. — Уходите отсюда. Оба хороши — один соврал, другой струсил…
Директор был человек умный, он прекрасно понял, что Петя взял вину на себя, потому что не хотел выдать товарища. Но обсуждать это с учениками директор не считал нужным.
После занятий пришла мать Вити и вместе с сыном аккуратно измерила дыру в разбитом стекле. Вечером пришел Витин отец, рабочий станкостроительного завода, держа под мышкой большое стекло. Он сам вставил стекло, старательно замазал все швы и ушел. На этом инцидент закончился.
— Чего же тут особенного? — сказала учительница, выслушав довольно равнодушно рассказанную Николаем Николаевичем историю. — Все ясно. У нас подобных случаев в школе было сколько угодно.
— Да, такие случаи бывают, — согласился Николай Николаевич. — Но понимаете… Дело в том, что стекло разбил вовсе не Витя, первый ученик. И не Петька. Стекло разбил совсем другой мальчик.
— То есть как?
— Да, совсем другой мальчик, который тоже был тогда вместе с ними в школьной мастерской. Расколотив стекло, он так испугался, что выпрыгнул через окно во двор и убежал. И он молчал, когда товарищи — сначала один, а потом второй — взяли на себя его вину. Молчал, потому что он был единственным из них, который действительно струсил. Когда стекло вставили, он мог уже не бояться наказания. Но он продолжал молчать, потому что теперь боялся другого: показаться смешным. И его товарищи тоже молчали, храня его тайну. Потому что они были его настоящие друзья. И потому, что они знали: хотя он и смалодушествовал, но в общем-то он неплохой парень. И еще потому, наверное, что им было легче взять вину на себя, чем его выдать.
— Когда же все это было? — спросила я.
— Когда? — Николай Николаевич задумался. — Наверное, лет двадцать назад.
— Что? — Учительница воззрилась на него. — Двадцать лет назад?
— Ну да! — сказал Николай Николаевич простодушно. — Дело в том, что я и есть тот самый мальчик, который разбил стекло. Вот, понимаете, какая штука. И я действительно не сознался в этом. Но я понял тогда многое — в частности, что такое настоящие друзья. И еще научился очень важной вещи: никогда не уходить от ответственности за то, что делаешь. Этому, можете представить, я научился тогда на всю жизнь.
— Ну знаете!.. — сказала учительница литературы. — Просто и не соображу, что вам на все это ответить.
КОШЕЛЕК
Этой весной Синцовы переехали в новую квартиру.
Сам Синцов уже несколько лет был на пенсии, а жена его, Мария Петровна, продолжала работать до нынешнего года, хотя возраст у нее давно был пенсионный. Она прослужила больше двадцати лет в одном и том же учреждении, любила свою профессию, с трудом представляла себя пенсионеркой, но муж последнее время часто хворал, жаловался на сердце, и было ясно, что ему необходима постоянная забота, хотя об этом он и не говорил. Проводили Марию Петровну на пенсию хорошо, а вскоре подошла ее очередь на квартиру; в тот же дом переехали многие ее сослуживцы, чему она очень обрадовалась. Ей казалось, что это поможет ей легче перенести разлуку с работой, со всем тем, что было главным содержанием ее жизни в течение стольких лет.
Дом был большой, многоэтажный, но находился далеко от центра, от улиц, к которым Мария Петровна с юности привыкла. Зато воздух был свеж и чист, из окна виднелся лес, и, когда оттуда дул ветер, в окна тянуло запахом хвои и прогретой земли.