Он смотрел на обветренное лицо машиниста и покрасневшие от бессонной ночи глаза, на его толстый нос, перепачканный копотью, на всю его неуклюжую, коренастую фигуру, от которой веяло веселой и доброй силой, и чувствовал, как к нему понемногу возвращается то счастливо-возбужденное состояние духа, в котором он находился с минуты, когда состав отправился в путь.
— Как дела идут? — повторил он уже совсем по-иному.
Ему не хотелось вспоминать ни вчерашний разговор, ни самого Грибова; вертя головой, как гусь, Петя с интересом рассматривал большую станцию, торопливых, озабоченных пассажиров, очень полную даму в цветастом, как кушетка, халате, которая величественно застыла на площадке мягкого вагона… Но больше всего его занимал стоящий на запасном пути товарный состав. Там, на открытых платформах, кроме одиноко возвышающихся грузовых машин поблескивали стеклом и никелем два новеньких «Москвича». В одном из них сидел парень, примерно того же возраста, что и Петя, и тоже с интересом разглядывал станцию.
Машинист отер ладонью потный лоб и подмигнул Пете.
— Можешь себе представить, Полуяровку благополучно миновали! — сказал он, словно продолжал начатый разговор. — Там, брат, такая ямина, что оттуда тянуть полуторный состав надо с умом! — Он торжествующе посмотрел на Петю. — Лучшее топливо для трудного участка приберечь, — это раз! — Машинист загнул короткий, перепачканный машинным маслом и сажей палец. — Разгончик вовремя взять — это два! Тогда и можно вытянуть составчик, как перышко. Понял?
— Понял! — ответил Петя и еще шире улыбнулся, словно ему передалось радостное возбуждение машиниста.
— Сейчас только за Пятихаткой трудный перегон. Еще один котлован здоровый. Пройду его — и будет душа моя спокойна. А дальше дорога как скатерть! Составчик мой мячиком пролетит. Не веришь?
— Чего ж не верить? — удивился Петя.
— А хрен тебя разберет! — беззлобно сказал машинист. — Хоть ты и молодой, а, может, душа у тебя робкая. Я, милый, пока добился, чтоб мне позволили по этой линии полуторный состав провести, стольких убеждал — молодых и старых, что на языке, веришь, болячки повыскакивали. А все ж таки убедил! — сказал он с восхищенным удивлением. — А все ж таки доказал!
Он засмеялся гулко и раскатисто, как из бочки.
— Скоро тронемся? — спросил Петя. — В буфет хочу сбегать.
— Поторапливайся, — распорядился машинист. Он огляделся, и вдруг лицо его стало озабоченным. — Тут один наш товарищ, железнодорожник, просит его до Крутого Яра подвести. На пассажирский опоздал, теперь товарным добирается. А до Крутого Яра на площадке столбом стоять — это, я тебе скажу, не сахар. Посади к себе в кабинку, уважь! Человек заслуженный, известный…
— Почему не посадить, — сказал Петя степенно. — Пожалуйста!
— Ну, вот и отлично! — Машинист высунулся по пояс из окошечка и крикнул: — Марья Егоровна! Где вы?
— Тут я, — ответил спокойный грудной голос. — Силен ты кричать, Петрович, — небось в Пятихатке тебя слышно…
К паровозу не торопясь подошла женщина в железнодорожной шинели, низенькая, круглая, как булочка, с маленьким розовым носом в мелких веснушках и родинкой на щеке. Подбородок у нее был решительный и твердый, с крутой ямкой. На вид ей казалось лет сорок пять.
— Вас кавалер дожидается, — сказал машинист, показывая на озадаченного Петю. — В машину приглашает. Поедете?
— Отчего же! — сказала женщина певуче. — Не помешаю вам?
— Прошу! — смущенно буркнул Петя. — Места хватит… — Он потоптался и, вконец сконфузившись, полез на платформу.
Марья Егоровна легко взобралась вслед за ним. Грибов дремал, но, услышав шаги, приоткрыл один глаз.
Петя молча распахнул дверцу машины, и Марья Егоровна села в кабину. Откинувшись на спинку сиденья, она легко вздохнула.
— Теперь буду отдыхать, — сказала она с удовольствием. — Как в мягком вагоне. Набегалась перед отъездом, ноги-то гудут…
Петя молчал. Уже взмахнул флажком дежурный, и паровоз ответил ему длинным, протяжным свистком, и покатились, застучали вагоны… А Петя все не мог раскрыть рта, будто онемел. Марья Егоровна тоже молчала; она сидела, покойно положив на колени маленькие белые руки. Лицо ее было задумчивым.
— Вот и поехали! — сказала она негромко. — Скоро дома буду…
— Вы в Крутом Яре живете? — наконец спросил Петя сиплым голосом.
Марья Егоровна кивнула головой. Она плотней натянула черный форменный берет на свою кругленькую, аккуратно причесанную голову.
Стало темнеть. Солнце садилось прямо в облака, и они наливались тяжелым пышным пурпуром. Подул неспокойный, порывистый ветер. Закат предвещал дурную погоду.