Покончив со статьей об Индонезии, Клавдия Леонидовна сняла трубку внутреннего телефона и позвонила в иностранный отдел. Сегодня в отделе дежурил Гогуа, красивый и веселый молодой человек, недавно закончивший Институт международных отношений. Замечания Клавдии Леонидовны он выслушивал внимательно, всегда вставал, когда она входила в комнату, но в его темных красивых глазах поблескивали такие непочтительно насмешливые искорки, что Клавдия Леонидовна предпочитала во время дежурства Гогуа в отдел не заходить. К тому же она узнала, что он за глаза называет ее «Немезидой Леонидовной», что было уже просто бестактно.
Услышав в трубке добродушный и громкий баритон, Клавдия Леонидовна, морщась, отодвинула ее подальше от уха и холодно сообщила о географических «разночтениях», обнаруженных в индонезийской статье. После этого она с глубоким вздохом придвинула к себе материалы отдела литературы и искусства.
С этим отделом у Клавдии Леонидовны велась давняя и упорная война. Материалы в отделе всегда сдавались наспех, цитаты часто были не проверены, источники не указаны, вечно происходила путаница с фамилиями персонажей пьес, инициалами авторов. Вот и сейчас, пробежав глазами первый абзац, Клавдия Леонидовна заметила, что имя знаменитого итальянского скульптора и живописца Верроккьо написано без второго «к». Она исправила ошибку и, значительно подняв брови, принялась читать дальше, но тут же обнаружила, что очерк Горького «Люди наедине сами с собою» был назван «Человек наедине с собой». Это была уже такая грубая ошибка, что Клавдия Леонидовна собрала со стола гранки и, величественно выпрямившись, направилась в отдел.
Когда она вернулась, справа от ее стола, в глубоком кожаном кресле сидел специальный корреспондент Назаров, недавно вернувшийся из поездки в Англию. В кожаное кресло возле стола Клавдии Леонидовны не все рисковали садиться. Его занимали только те сотрудники, к которым она благоволила. К числу их принадлежал и Назаров.
Это был богатырского сложения человек с круглой лысой головой, твердо очерченным лицом и детски пухлыми, добрыми губами. В статьях Назарова Клавдия Леонидовна за все годы, что он работал в редакции, только один раз обнаружила неточность, да и то пустяковую. К тому же он был отменно вежлив и благовоспитан.
Поздоровавшись с Назаровым, она прошествовала к своему столу и села. После разговора в отделе в глазах ее еще не погас воинственный блеск. Назаров, попыхивая трубкой, перелистывал том Британской энциклопедии. Старенькая курьерша забрала гранки и ушла наверх. Библиотекарь Машенька шелестела за шкафами, разыскивая какую-то книгу. В библиотеке стояла та удивительная, хрупкая тишина, какая бывает иногда в разгаре шумного и бурного редакционного вечера.
— Честное слово, нигде мне так хорошо не работается, как здесь… — сказал Назаров, не отрываясь от книги, и вздохнул. — Даже в Британской библиотеке я вспоминал об этом кресле.
Клавдия Леонидовна опустила глаза и слегка покраснела. Она обожала редакционную библиотеку, гордилась ее образцовым порядком, чопорным уютом, который царил здесь благодаря ее стараниям.
С силой хлопнула дверь, и в библиотеку вошел Савич, сотрудник сельскохозяйственного отдела. Это был добродушный и шумный человек, в изрядно помятом пиджаке и брюках, вздувшихся на коленях пузырями. Его густые кудрявые волосы, как всегда, были взъерошены, во рту торчала папироса. Пахло от него пивом и раками, — очевидно, Савич только что побывал в баре напротив редакции.
Савич вечно был в разъездах, причем для своих командировок обычно выбирал отдаленные, труднодостигаемые районы. Возвращался он переполненный впечатлениями, темами, наблюдениями, рассказами, втискивал их в коротенькую корреспонденцию и снова улетал куда-нибудь на Южный Сахалин или в степи Казахстана. В Москве у него была жена, тихая блондиночка с безмятежными голубыми глазами, и трое ребят, таких же кудрявых, веселых и шумных, как он. Говоря о жене и детях, он называл их: «мои ближайшие родственники».
— Привет труженикам пера! — закричал Савич еще с порога. — Как живете, братцы?
— Здравствуйте, Николай Степанович! — с достоинством сказала Клавдия Леонидовна и отодвинула стул. — Давно ли приехали?
— Три часа назад! — Савич взгромоздился на затрещавшую под ним ручку кожаного кресла и весьма непочтительно потрепал Назарова по розовой, холеной лысине. — Здорово, старик! — сказал он, подмигнув. — Ну, как было в Англии? Увидели наконец англичане, после твоего приезда, что такое настоящий советский лорд?