В Праге у Филиппо было достаточно времени на то, чтобы изучить профиль Поликсены фон Лобкович. Ее красота захватила его, так же как и холод, который исходил от нее. Здесь, в Пернштейне, она выбелила лицо так, что оно сияло. У Филиппо перехватило дыхание, когда она обратилась к нему. У него возникло чувство, что земля разверзлась под его ногами и он падает в глубокую пропасть.
– Филиппо Каффарелли, – произнесла она, – вы считаете, что достигли своей цели?
Только ради этого голоса даже куда более целомудренный мужчина, чем Филиппо, начал бы подумывать о том, чтобы покинуть лоно Церкви и броситься к ногам этой женщины. Во время их первой встречи в Праге ее чувственная красота задела какую-то струну в его сердце. Та же грань ее личности которую она показала ему здесь, проникла в его тело, отодвинула в сторону душу и совесть и схватила его там, где далее в мужчине, который еще ребенком был посвящен в сан священника, сидел зверь и широко открытыми ноздрями вдыхал аромат страсти. Филиппо не подозревал, что с ним, в принципе, все происходило так же, как и с молодым человеком, стоящим рядом с белым видением и мрачно рассматривающим его. Между ними было лишь одно различие: там, где в Генрихе фон Валленштейн-Добровиче шевелилось чудовище, которое хотело причинить как можно более сильную боль другим, в Филиппо Каффарелли трепетало нечто, хотевшее разорвать самое себя из-за той бесполезной жизни, которую он до сих пор вел.
– Я не знаю, – солгал Филиппо.
– О, скептик, – произнес молодой человек и рассмеялся. Прозвучало это фальшиво. Женщина с выбеленным лицом проигнорировала его.
– Она здесь? – спросил Филиппо.
Женщина сделала шаг в сторону, и Филиппо увидел аналой, на котором лежала огромная раскрытая книга. Филиппо почувствовал, как его тело начало дрожать, будто поблизости кто-то бил в огромный барабан. Он подошел ближе.
Молодой человек загородил ему путь.
– Могу ли я знать, зачем здесь нужен священник? – спросил он, не спуская глаз с Филиппо.
Филиппо прочитал в глазах мужчины неудержимую ярость, и хотя его мысли начали путаться из-за постоянного грохота, звучавшего в голове, он все же понял, что основная часть ярости направлена не против него, а против женщины в белом. Филиппо не знал, какое положение занимал этот мужчина с лицом ангела; он говорил на богемском наречии, но заметно отличался от всех служивших у хозяйки Пернштейна людей, с которыми он успел познакомиться.
– У каждого есть собственное место в новой эре, у истоков которой мы находимся, – мягко пояснила она. – Даже у священника. Даже у такого человека, как вы, друг мой.
– Я доказал свою полезность, и не единожды!
– Тем, что совершили самовольное нападение на обоз монахов и притащили сюда абсолютно бесполезную книгу?
– Диана! – воскликнул молодой человек, и в его голосе, наполненном гневом и болью, Филиппо услышал нотки мольбы. – Если бы я согласовывал свои поступки с вами, монахи исчезли бы, и тогда поминай, как звали. Я должен был действовать быстро. Все, что я делал, было исключительно в ваших интересах!
– Откуда вы можете знать, дорогой Геник, каковы мои интересы?
– Но мы ведь партнеры! Ваши интересы – это и мои интересы!
– Иногда, – возразила она. – В тех случаях, когда это особенно важно для вас. – Она улыбнулась. Филиппо проследил за ее взглядом и увидел, что он был направлен в пах молодого человека. У него во рту неожиданно пересохло. Геник сначала побледнел, а затем покраснел. Наблюдая за реакцией молодого человека, Филиппо теперь имел собственное представление о том, какие отношения связывают этих двоих, и убедился в том, что Геник играл в них подчиненную роль. Страсть которую он излучал, и чувственность, которую разбудило в нем, Филиппо, ее приветствие, соединились и сделали его сутану, несмотря на окружающий его холод, невыносимо жаркой и тесной. С помощью инстинкта, который он приобрел благодаря многолетней работе священником, Филиппо начал превращать мучительное чувство в глубокую, острую как нож концентрацию. Вибрация, исходившая от библии дьявола, задавала ему ритм – более медленный, глубокий и более потрясающий, чем биение сердца. Это была концентрация, которая иногда позволяла думать служителю Бога, что он мог бы вступить в контакт с самим Создателем. Однако Филиппо не стал бы использовать эту силу, чтобы общаться с Богом. Бог был мертв. Гул клеток в его теле показал ему единственную силу, которая еще существовала, и книга на аналое служила порталом к ней.