– Так ты сможешь мне помочь?
– Не знаю. После смерти кайзера Рудольфа при дворе сменилось столько людей – и мой отец принадлежит к их числу. Возможно, там вообще никого не осталось из тех, кто его знал, не говоря уже о том, что большинство из зависти к отцу просто игнорировали его.
– Где хочется, там можется, – наставительно произнесла Александра, но при этом одарила его такой сияющей улыбкой, что в куче золы, в которую превратились его надежды, вспыхнула слабая искорка.
– Ну, я могу попытаться, – сдавшись, пробормотал Вацлав.
– Прямо сейчас? Ты попытаешься прямо сейчас?
– Что?!
– Да ладно тебе, Вацлав. Ты ведь мой любимый двоюродный братик!
– Конечно, – ответил он и невольно отвел взгляд.
– Я дам знать нашему бухгалтеру, что сегодня ты уже не вернешься в контору, потому что должен уехать по приказу руководства. – Александра широко улыбнулась и подмигнула ему. – Тебе в любом случае надо было побольше себе позволять. Ведь твой отец – партнер моих родителей!
– Нельзя ничему научиться, если не начать с самого низа, – со всей серьезностью ответил ей Вацлав, у которого возникло сильное подозрение, что с тем же успехом он мог бы сказать это по-турецки, настолько мало она слушала его, находясь в столь странном состоянии.
– Встретимся на старых развалинах, незадолго до вечерни!
– Но мы ведь могли бы и здесь… Или давай я приду к тебе…
– Ты с ума сошел? Не хочу я, чтобы кто-то узнал об этом! А ты точно будешь молчать как могила, я не сомневаюсь.
– Ну да… – Так выпьем же за надежных людей, считающих правильным начинать с самого низа, умеющих молчать как могила и вынужденных вечно смотреть, как господа с длинными локонами и синими глазами завоевывают сердца тех, из-за которых надежные люди молча страдают от любви!
– Значит, на старых развалинах. Обещаешь?
– Но у меня же нет ни малейших шансов на то, чтобы за такое короткое время…
– Спасибо! – Александра наклонилась к нему и чмокнула в щеку. – Ты просто спасаешь мне жизнь.
– Ага, – выдавил Вацлав и увидел, как она выскользнула за дверь.
21
На обратном пути из Браунау в Прагу Андрей был необычно молчалив. Он ожидал, что ему будет нелегко снова разыскивать места, где судьба сделала такой трагический поворот, но он был поражен тем, насколько сильно взбудоражила его предпринятая ими миссия. Это были не пустые слова, и, находясь рядом с аббатом Вольфгангом Зелендером, он на какое-то мгновение действительно почувствовал жажду убийства. Можно было подумать, что двадцати лет достаточно, чтобы спокойно вспоминать о прошлом, но он по-прежнему чувствовал свою уязвимость и подозревал, что она происходит оттого, что за прошедшие два десятка лет ему так и не удалось отделить себя от прошлого. И потому Андрей сердился на себя за то, что не сумел найти достаточно мужества и теперь эта неспособность тянется за ним всю его жизнь. Киприан был прав, упрекая его в том, что он так и не посвятил Вацлава в дела своего прошлого! Вдвоем они, возможно, сумели бы преодолеть скорбь. Во время путешествия Андрей часто прикидывался спящим и забивался в угол кареты, чтобы не показать своим спутникам застывшие, в глазах слезы, хотя и подозревал, что Киприан и без того слишком хорошо разбирается в людях, чтобы догадаться о состоянии друга. Он наверняка понял, что нечто, находящееся на расстоянии целого поколения, запустило лапу в сердце Андрея и сжало его, что оно ударило в то место, которое, хотя и было глубоко спрятано и вроде бы хорошо оберегалось, все равно отозвалось такой же сильной болью, как и тогда, много лет назад.
В город они попали через Венские ворота; благодаря кардинальскому гербу на карете стража им не докучала. Андрей едва ли обратил внимание на то, где они едут. Он очнулся от раздумий, только когда Киприан сказал:
– Конечно, ты вовсе не обязан довозить каждого из нас до дверей его дома, дядя Мельхиор, но все же, если тебе захочется так поступить, здесь можно было бы свернуть к угольному рынку и так добраться до нашего дома. Думаю, мне бы удалось уговорить прислугу подать нам всем шикарный ужин…
– Нам нужно в другое место, – произнес кардинал, и тот факт, что он просто перебил Киприана, заставил Андрея отбросить все свои мрачные мысли. Впрочем, мысли о том, на" что намекал кардинал в Браунау, не стали менее мрачными.