– Твоя мать получила за тебя деньги, девочка, сказал ей наставник. Очень много денег. Теперь ты должна стараться и отработать этот долг и свое обучение.
А те кто там, – палец мастера указал в каменный свод над их головами, – никогда не увидят столько монет, сколько сможешь зарабатывать ты, после обучения,– мужчина провел пальцами по нежному контуру лица, приподнял всматриваясь в тонкие черты и трепещущие опущенные ресницы.
– Красивая… – недовольно поморщился.
– Это плохо мастер? – Замирая от собственной храбрости спросила Санти.
– Это сложно. Лишние трудности. Запомни, ты принадлежишь мне. Никаких влюбленностей, никаких мужиков, пока не расплатилась с долгом. Если кто попытается тронуть, сразу говоришь мне.
Санти кивнула испуганно, уж очень страшное лицо было в этот момент у мастера.
– Если не хочешь оказаться в борделе, – пальцы, поглаживающие ее подбородок, сжались, причиняя боль, – как твоя мать, ты должна стараться. Закончишь обучение и очень скоро сможешь заработать столько, что станешь свободной.
– Да мастер, – послушно ответила Сантини. И удвоила усилия.
Она очень скучала по свободе. Мать вспоминала о ее существовании редко и девочка, предоставленная сама себе, раньше часто гуляла по солнечным улицам Анкари-ра.
Легко заводила друзей, была мила и приветлива со взрослыми, во всю используя свою ангельскую внешность.
Строгая булочница расцветала улыбкой, стоило Сантини появиться на пороге и обязательно угощала пышной сдобой, только что из печи.
Лавочники иногда давали ей мелкие поручения, отнести записку или небольшую посылку, куда-нибудь по соседству и награждали по мелочи за старания, то мелкой монеткой, то слегка выцветшей от яркого солнца на витрине лентой для черных волос Санти.
Но самым большим другом она считала торговца-старьевщика. Дедушка, казавшийся тогда Санти очень старым, как и его товар, каждый день вставал затемно и бродил по улицам Анкари-ра толкая впереди яркую тележку.
Тележка была полна невиданных сокровищ и в глазах Санти имела особый ореол тайны и волшебства.
Что на этот раз обнаружится в ней? Старик скупал за бесценок то, что другие считали мусором, ремонтировал, выпрямлял погнутое, начищал до блеска тусклый метал, склеивал потрепанные книжки и потом, когда вещь словно оживала, продавал, но уже дороже.
Он даже разрешал Санти приходить к нему в гости. Древняя лачуга старьевщика, потихоньку доживала свой век в самой нищей части столицы. Если бы мать узнала, что Санти бегала туда, ей бы точно досталось.
Но она так никогда и не узнала. А Санти могла часами сидеть и наблюдать как старик-волшебник превращает своими руками никому не нужную вещь в нечто прекрасное. По старику Санти скучала больше всего.
Но теперь ей было запрещено выходить в город.
Свободно приходить и уходить могли все, кроме таких как она.
Те из учеников подземного яруса, кто осваивал наследственную специальность, были на особом положении. Жили они под боком у родителей, ставшими на время обучения и их поручителями, и на занятия приходили сами. Задирали носы, презрительно поглядывали на «бродяжек» собранных с улицы.
Для «бродяжек» был выделен закуток в подземном ярусе. Через год из тех с кем вместе начинала обучение Санти осталась половина. А на второй, лишь шесть человек.
В тот год Санти исполнилось двенадцать, она считалась лучшей ученицей воровской общины и мастер дал ей сутки выходных.
– Сходи к матери, погуляй, купи себе что-нибудь из одежды, а то смотреть страшно. Но чтобы завтра была здесь, – строго сказал мастер протягивая Санти серебряную монету. – Опоздаешь – велю выпороть.
Санти не веря своему счастью схватила весело блеснувшую монетку, быстро засунула за щеку для большей сохранности и часто часто закивала, – шпасибо, маштер, я не опосштаю.
Одежду им выдавали два раза в год, но Санти вырастала из нее быстрее, да и от постоянных тренировок ее одежда быстро теряла приличный вид. Не только ловко ощупывать карманы учили их. На подземном ярусе была целая комната предназначенная для тренировок тела. Особенно трудно Санти давался бег. Ну и занятия с наставником из общины убийц.