Утром ясным и праздничным я ступил на плиты города, являвшегося на этот раз целью моего посещения, и тут же поспешил внутрь автовокзала, дабы взять билет на обратный ночной рейс. Далее я переоделся, но не в туалете автостанции, а не поленился перейти через площадь и войти в здание железнодорожного вокзала, где горячая вода круглые сутки и голубой кафель, переоделся и яростно выбрился. Эти непостижимые санитарно-технические нормы здесь хранят строгие и желчные распорядители, и хлопнуть здесь из горла — Боже упаси. И вот в таком великолепном состоянии плоти и духа я полетел в санаторий. А сумку свою прежде сдал в камеру. Захлопнул ячейку и шифр запомнил.
Ижица меня уже ждала. Первым делом она убедилась в отсутствии синдрома, и пошли у нас завсегдашние беседы и потехи. Насчет интимных отношений, так в этот раз ничего не вышло. То ли дни были не те, то ли какое мнимое несоответствие пало на ее светлую голову. Но мы так и не запечалились, прослонялись, сколько позволял режим, по городу. Обед я выставил в «Орбите». Ижица уговаривала меня взять стопку, но я попросил фужер шампанского, отчего она пришла в неистовую светскость и радостное ожидание. Мы как бы скрепили, как это называется, ну помолвку, что ли. Потом долго сидели в местном парке, но он не был так хорош, как наш.
Мы расстались возле санатория. Через две недели я должен был приехать сюда опять и забрать Ижицу вовсе и навеки. И я чуть не распустил слюни. Почти пролилась скупая мужская слеза.
До автобуса оставалось еще минут сорок, но я отчего-то сед в трамвай, чтобы скорее оказаться возле своего расчудесного «Икаруса», хотя ехать на трамвае было вовсе не обязательно. И я опоздал… Во-первых, сел не на тот трамвай, так как предчувствие сладкой жизни помутило мой и без того слабый разум, во-вторых, когда я это уяснил, трамвай в сломанном состоянии находился не понять где. А в-третьих, все такси в данное время дежурили около ресторанов, в коих шла непринужденная и ненатужная обычная работа, только не зевай, этот час повторится лишь завтра, а в-четвертых, в своих парадных туфлях мне было тяжело бежать.
В принципе, ничего страшного не произошло. Я взял билет на поезд до города, где следовало сделать пересадку на электричку или же на автобус. И должен был оказаться дома не утром, а где-то к обеду. Но тем не менее печаль объяла меня, и, убивая два оставшихся до поезда часа, я совершенно автоматически отправился туда, где так недавно был во власти гармонии и смысла. Я пришел в парк и сел на скамью. Рядом поставил сумку и тут-то и вспомнил, что есть еще у меня кофе в термосе. И обнаружил вновь ром «Кубинский» отличного качества. Я достал бутылку, все еще колеблясь, но тут передо мной возник «огарок», бомж проклятый, парковое создание.
— Дай глотнуть, — возгласил он и протянул свою отвратительную лапу. Я пришел в совершенное бешенство. Я обозвал его так, что он, крякнув, растворился в воздухе. А я, все испытывая спазмы злобы, сорвал зубами крышечку и из горлышка сделал два больших глотка. А открыв глаза, увидел то, что не должен был видеть. Ижица стояла передо мной.
Видно, ей не спалось, и она покинула санаторий. Пришла, как и я, неосознанно, лунатически на то самое место, где совсем недавно мы качались на волнах благости. Она открыла было рот, захлопала ресницами, всхлипнула и побежала. А догонять ее я не стал. Это было бессмысленно. Только каблучки застучали. И тогда я аккуратно приладил крышечку на место, чтобы не пролилась драгоценная влага, положил бутылку в свой кофр и отправился на вокзал, не доверяясь на сей раз трамваю. К людям. К свету. И сел в свой вагон.
Дождя в эту ночь не было.
— О чем ты думаешь, товарищ, ожидая сигнала? Ты не думай, скоро все начнется и кончится, и, даст Бог, мы будем живы. Ты, кажется, смеешься.
— Ты ошибаешься. Все только начинается. Давай лучше выпьем кофе. Есть у нас кофе?
— Растворимый.
— Конечно, канадский?
— Нет. Нашей республики.
— Что значит — нашей республики? Это преступное государственное образование ты называешь нашей республикой?