На перевале мы попали в туман. Ехали медленно. По ту сторону гор Крит покрывала хмарь. Так часто бывает: север и юг острова, разделенные скалистыми хребтами, являют взору разную погоду. Когда мы въехали в Ханью, изморось затянула лобовое стекло.
Навигатор победно кулдыкнул, и Ваня остановился возле железной ограды. Покидая утром солнечный Агиос Павлос, зонтов мы не взяли и потому, шмыгнув в ворота, заторопились по мощеной дорожке к главному входу в церковь, над которым развевался желтый флаг с двуглавым орлом[13]. Вся территория была усажена пальмами и цитрусовыми деревьями. А сам храм с его песочного цвета стенами и аккуратной колокольней построен явно в эпоху критского Возрождения[14].
Из темного зева дверей выбежал священник с зонтом и, подхватив полы рясы, заспешил вниз по ступеням нам навстречу.
- Добрый день, вы Иван? - спросил он, жестом приглашая под свой огромный зонт. Получив утвердительный кивок, представился:
- Меня зовут Иларион. С приездом! Я проведу вас с вашей спутницей...
- Вера. Очень приятно!
- Взаимно! Я проведу вас к Его Высокопреосвященству.
- Скажите, пожалуйста, - спросила я, - как следует обращаться к митрополиту?
- Вполне уместно говорить ему Владыка...
Обогнув церковь, мы вошли в одноэтажную пристройку. Иларион постучал в дубовую дверь и не успел опустить руку, как высокие створки распахнулись.
- Прошу, входите! Жду вас! - пророкотало откуда-то сверху. И огромный человечище отодвинулся в сторону, давая нам дорогу.
Комната была просторна и светла. Следуя приглашающему жесту, мы опустились на скамью по одну сторону стола у окна.
Поблагодарив нашего провожатого, митрополит закрыл дверь. Был он под два метра ростом, с богатой седой бородой до середины груди. Облачен в черную рясу и белый клобук, от которого казался еще выше. Сев напротив, приложил руку к груди:
- Я митрополит Филарет. Благодарю, что нашли время и так живо откликнулись на мою просьбу!
- Рад знакомству. Я Иван, это Вера.
Митрополит взглянул на меня без кивка и улыбки. Но так спокойно и доброжелательно, что я тут же почувствовала себя комфортно, словно в ветреный день мне на плечи накинули шаль. Хотя гораздо больше его интересовал Иван. На него он смотрел с надеждой, ведя какой-то внутренний монолог, предмет которого нам был пока не ясен.
Из стеклянного чайника митрополит разлил по чашкам душистую малотиру - горную травку, пожалуй, самый популярный на Крите чай. И приглашающе повел рукой на финики с цукатами в вазочке:
- Угощайтесь, прошу вас!
Я с удовольствием сделала глоток. Малотиру любила всегда, а за последние месяцы и вовсе приноровилась пить ее по три раза на дню: в жару только она да ветер избавляли от желания спустить с себя кожу. Иван же машинально провел пальцем по чашке, не отрывая взгляда от Владыки. Тот наклонил голову и сказал тихо:
- Соболезную вам, сын мой. За последние дни мы с вами понесли тяжелые утраты. Господь забрал к себе моего друга и давнего собеседника - архимандрита Тихона. Когда-то мы оба были послушниками Ставроникитского монастыря на Святом Афоне. И хотя впоследствии несли службу в разных местах, до самой смерти отца Тихона состояли в переписке. Священное Писание учит, что нам должно радоваться об ушедших в Царствие небесное и предвкушать встречу с ними, но... Все мы грешны в своей тоске. Что поделать, человек слаб...
Владыка задумчиво поглаживал бороду указательным пальцем.
- Еще скорблю по вашему дядюшке. Лично с ним, к сожалению, я не был знаком, но заочно давно наслышан от отца Тихона. Царствие им Божие. - Владыка перекрестился.
Ваня опустил голову. Даже не поворачиваясь к нему, я чувствовала его напряженное ожидание.
- Итак, - после паузы продолжил митрополит, и взгляд его из задумчивого сделался острым, - почему я побеспокоил вас. Иеромонах Тимофей говорил со мной по телефону за четыре дня до кончины. Он звонил из Ханьи, с аппарата в какой-то таверне. Сказал, что в деле нашем основное звено - вы, Иван. И просил сразу же найти вас в случае его смерти. Разговор тот встревожил меня до крайности...
- Владыка, - невежливо перебил его Ваня, - простите. Если можно - в каком деле? У меня ощущение, что о моем дяде весь Крит знает куда больше моего.
- Скрытность отца Тимофея по отношению к вам была вызвана исключительно желанием защитить и оградить вас от той темной, мерзкой истории, в которую оказались втянуты они с отцом Тихоном.
«Ого!» - подумала я, глядя на митрополита. Взгляд его сейчас был грозен, губы плотно сжаты. Владыка явно гневался, хотя пока было не ясно, на кого именно. Беззвучно посердившись еще немного, он продолжил: