- Георгис уже расспросил Захария, - прокричала Маша, так как певцы, выпив воды, вновь ударили по струнам, - нам повезло: в округе всего два ущелья с церковью Богородицы. Одно - это Трипити, о котором говорил Георгис. Отсюда недалеко, километров десять. А другое - подальше, на северо-восток, у заброшенного монастыря.
Улыбчивая девушка поставила перед нами с Иваном тарелки. В одной дымились, исходя соком, бараньи ребрышки. На другой лежали пластины гравьеры[27]. Я полила их медом и отправила в рот одну за другой. К терпкому вкусу сыра отлично подходило красное молодое вино из кувшина.
Наша терраса выдавалась над каменной осыпью. Казалось, мы зависли в сияющей капсуле над ночным морем. В свете огней колыхались низкорослые критские пальмы, фикусы и олеандры, а сразу за деревянными подпорками дышала влажная тьма. Иногда на плечах я чувствовала уколы брызг, срываемых расходящимся ветром.
Вслушиваясь в мантинады, я улыбалась. Не раздражало даже, что Иван, как обычно, с головой ушел в разговор с Машкой о делах.
Свет померк - это навис над ними, загораживая от ламп, Машин великан. Опершись огромными руками по обе стороны от Марии и тем самым отделив ее от Вани, рыкнул, глядя на него:
- Как дела, Маша?
Иван, вынужденно прервавший разговор, смотрел на детину с интересом. Откинувшись и закурив, сказал Маше по-русски:
- Вы прям живая иллюстрация диснеевского мультика.
Подавив улыбку, Маша обвила рукой монументальную ручищу кавалера, усадив на стул подле себя. Приобняв нахмурившегося на неясный смысл русских слов ревнивца, она познакомила мужчин. А спустя несколько минут напротив них уже образовалась компания из кумов и друзей пирата. С некоторыми Машка была знакома. У кого-то нашлись общие друзья с Иваном. Я вежливо улыбалась всем сразу и никому в отдельности, на пристальные взгляды не отвечала, сидя на обочине их хмельного круга, от которого так и разлетались смех, брызги ракии и феромоны.
Рядом послышалась возня. Черноглазая девчушка лет пяти подсадила на соседний со мной стул маленького Константиноса, а потом забралась сама.
- Ясу![28] - сказала она, белозубо улыбнулась и моментально опрокинула солонку.
Прелести вольного, не скованного городом детства: можно бродить допоздна меж смеющихся взрослых, рассыпать соль и не получить за это нагоняй. У меня такая счастливая жизнь случалась только летом, в Ялте. На соли палец сам собой вывел волнистые линии, цилиндрического дельфина над ними, и мальчишку с девчонкой, сидящих на прибрежных камнях.
Дети захлопали в ладоши, и черноглазая пигалица вновь потянулась за солонкой.
Смеясь, я подняла голову и встретилась взглядом с Георгисом. Он опустил глаза на рисунок, порассматривал его и, отпив вина, снова поглядел на меня поверх стакана. Молча, без улыбки. Машинально я тоже сделала глоток. Пока взгляды наши пересекались над соляной картинкой, веса в себе я не чувствовала.
Посиделки закончились далеко за полночь. На пляже крестный Константиноса, толстый адвокат из Ираклиона, вместе с отцом именинника и другими мужчинами затеяли стрелять в воздух из ружей. Пространство гремело, собаки лаяли, парочки целовались.
Когда пальба закончилась, я помогла женщинам собрать со столов посуду.
- Эвхаристо[29], - поблагодарила Афина, завидев меня с подносом, заваленным грязными тарелками и огрызками хлеба.
- Объедки кидай в тот мешок, - показала она в угол кухни.
- Это собакам?
- Что-то псу, что-то рыбам. У нас тут полно рыбаков. Эй, Анна, ну-ка иди сюда! - закричала она.
- Что стоишь, как коза? - И добавила вполголоса, глядя на парня на скутере рядом с дочерью: - Как влюбленная коза.
Ночью нагнало дождь. Как выяснилось утром, в горах лило всю неделю. Потому мы решили обождать с исследованием ущелий, учитывая, что прогноз обещал скорое установление привычной для этих мест погоды - сухой и жаркой.
Георгис повез отца Захария в какую-то отдаленную церквушку в горах, где тот желал прибраться и отслужить службу. Маша с Иваном, завернувшись в куртки и прихватив кувшин вина, устроились на веранде таверны. Сейчас здесь было тихо. Сидела какая-то парочка в углу, да на другом конце террасы - давешние голландцы, мучимые похмельем. Не великана, не его друзей-кумов уже не было, утром они уехали в Ираклион. От брызг и ветра таверну закрыли по периметру полиэтиленовыми рольставнями. Иван подвинул пустой стул к себе поближе и, глядя на меня, с улыбкой похлопал по нему.