Выехав на открытое пространство, мы угодили в эпицентр заката. Небо и море пылали золотом.
- Остановите, пожалуйста! - не выдержала я.
Георгис свернул на обочину.
Солнце уже готовилось зайти за Лев-гору и едва не шипело там, где соприкасалось с водой. Я проковыляла чуть вверх по склону, морщась от боли. Присев на камень, сказала Георгису, вставшему рядом:
- Знаете, я тут меньше суток. Но уже готова верить во всех этих львов, слонов и крокодилов. Что будет, проживи я тут год?
- Вы бы ставили кастрюли на куски мрамора, выкопанные в огороде. И считали бы Зевса таким же кобелем, как дядюшка Костас.
Я засмеялась.
- Такое же свойское отношение к истории характерно, например, римлянам, - сказал Георгис, наблюдая за исчезающим за горой солнцем.
Закусив губу, я взглянула на своего спутника. Занятно, что он тоже вспомнил про Рим. Но спрашивать ни о чем не стала.
В таверне к нашему возвращению народу прибавилось. Тут сидели несколько мужчин, непременные голландцы со стопками ракии и Маша с Ваней. Оба были в отличном настроении, кувшин с вином они сменили на графин узо. Выходя из машины, я сжала зубы, чтобы не сильно кривиться, наступая на ногу. План был такой: дойти до номера, залезть под горячий душ и после уснуть. А там видно будет.
- Как нога? - поинтересовался Ваня.
- Ничего, спасибо.
- В следующий раз оставайся, мальчик, с нами... - пропел он.
- ...Будешь нашим королем, - закончила Маша, поднимая стакан и глядя на Георгиса.
В дверях Георгис коснулся моего локтя:
- Вера, можно зайти к вам минут через пятнадцать?
- Да, конечно, я только приму душ. А что такое?
Не ответив, он ушел к себе в номер.
Скинув мокрую одежду, я быстро вымылась, едва не повредив и вторую ногу, отбиваясь от липнущей к спине занавески. Надев капри, оглядела пострадавшие места. Лодыжка не сильно, но распухла.
В дверь постучали. Георгис держал в руке холщевую сумку.
- Садитесь, - показал он подбородком на кровать, - давайте посмотрим вашу ногу.
Машинально повинуясь, я села, но потом запротестовала:
- Ой, не надо, не беспокойтесь! С ней все нормально, просто...
Не дослушав, он опустился на пол и похлопал себя по колену:
- Ставьте сюда.
Чувство неловкости было выбито из мозга фонтаном горячих брызг, когда он взялся за лодыжку.
- Потерпите чуть-чуть. Надо посмотреть, справимся сами или везти вас в больницу.
- Вы разве врач?
- Нет.
Некто, распределяющий между людьми чувственные ощущения, в этот вечер был особенно щедр ко мне. Едва прошла боль от терзаемых пальцами Георгиса мышц, как он обхватил одной ладонью мою пятку, а другой взял пальцы ног и слегка потянул вверх. Чувства совсем иного рода, гораздо сильнее предыдущих, поднялись из самого нутра. Теплая ладонь сжимала мои пальцы, и мне было трудно дышать.
- Что, и здесь больно?
- Нет, - поспешно, боясь разоблачения, я вытянула ступню из его ладони, - но давайте уже что-нибудь сделаем с моей ногой и... все.
Он кивнул и крепко перебинтовал лодыжку.
На следующий день совсем распогодилось. За завтраком решили, что Георгис, Иван и Маша съездят на «вранглере» к церкви ущелья Трипити. Я же останусь в отеле: нога еще ныла, кроссовки и куртка не высохли. Никто особо не рассчитывал, что Панагия Трипити - именно та церковь, о которой говорил отец Тимофей. Мы надеялись, что за сегодняшний день тропа в ущелье близ заброшенного монастыря подсохнет. И завтра мы все вместе по ней отправимся.
Пока их ждала, рисовала акварельки для Афининой таверны. Меня по-прежнему мучило чувство неловкости, что мы явились на крестины без подарка. Предложение мое Афина приняла с радостью, и вскоре о том знали все соседи. Мне даже принесли колченогий мольберт, который кум Афины раскопал у себя в сарае под горой хлама. Выглядела я, конечно, важно, и мне самой было смешно, когда представляла себя со стороны: с забинтованной ногой, вытянутой на соседний стул, пред покосившимся мольбертом. Рисовала красками маленькой Анастасии, младшей Афининой дочки, - девчушки, просыпавшей позавчера соль. Афина ставила на стол рядом то стакан свежевыжатого апельсинового сока, сладкого-пресладкого, какой получается только из критских апельсинов, то маслины, а ближе к вечеру - вино. Деды, сидящие в таверне, поочередно закладывали дугу за моей спиной, ненадолго останавливались и говорили, глядя на рисунок:
- Орэа! Браво![31]
Тут же, с дедами, пили кофе муж Афины Никос и его отец - старый рыбак, правый рукав пиджака которого был пуст и заправлен в карман. Когда я тихонько спросила Афину, почему старик однорук, она коротко ответила:
- Динамит.
До недавнего времени этот способ рыбной ловли был распространен по всему Криту.