Вода и впрямь была холодная, но для нывшей лодыжки это послужило облегчением. К тому же, идя по ущелью, я запарилась и чувствовала липкие ручейки подмышками.
Доплыв до середины озерца и решив, что все равно никто меня пока не видит, поплыла к водопаду. Струи взрывали пенные ямы и осыпались радугой брызг. Нащупав дно под ногами, я встала. Если развести в стороны руки, получалось, что радуга идет от одной моей ладони до другой...
Я не сразу поняла, что мне кричат. Обернувшись, увидела, что все уже на том берегу - три фигуры в светлом изгибе скал, почти сходящихся вверху. Отсюда казалось, что на меня смотрят инопланетяне. Оттолкнувшись от дна, я плыла, не глядя на ожидающих, чтобы оставить в памяти немного сюрреалистичную картинку. На берегу меня встретил неожиданно злой Машин взгляд и нетерпеливый - Ивана. Это он кричал мне.
«Мокрые и красивые, хоть одноименное шоу или фотосессию устраивай», - подумала я, глядя на них обоих.
В сторону третьего спутника я смотреть избегала.
За узким проходом скалы расступились. По широкому ложу ущелья тек ручей.
Разделившись направо и налево, мы переоделись за пушистыми, к сожалению, уже отцветшими кустами олеандров. Надев джинсовые капри и белую тунику, я улыбнулась, взглянув на Машу:
- Хорошо, что ты не водишь по ущельям группы немецких старичков. У половины случился бы инфаркт, увидь они тебя в мокрой футболке.
В ответ получила хмурый взгляд и презрительный цедеж сквозь зубы:
- Посмешнее ничего не придумала?
Не желая ни ругаться, ни вникать в причины ее резкой смены настроения, я вышла из кустов. Купание в холодной воде бодрило и наполняло тело радостью. Мужчины, тоже переодетые, обсуждали, можно ли идти по камням вдоль ручья.
Как показала практика - можно. Но сложно. Я первая отказалась от этой идеи, поскольку прыгать по ним не могла. Нога болела все сильнее. Вновь скинув кроссовки, я побрела по речушке босиком.
Вскоре радость покинула меня. Лодыжка от холодной воды немела и при этом каким-то образом все равно продолжала болеть. Правая нога, на которую приходился сейчас почти полный вес тела, устала и подгибалась. Плечи оттягивал рюкзак с мокрой одеждой. Возможно, это та самая карма, про которую говорят, что она есть, и сейчас я расплачивалась за жестокое обращение с Маркосом в дюнах.
С безнадегой взглянула вперед - метрах в трехстах стояла церквушка у скалы, знаменующей конец ущелья. Как все-таки относительны меры веса и расстояния! Что такое триста метров для меня в обычном состоянии, без перевязанной лодыжки? Сейчас же я тупо думала только о том, чтобы дойти. В виске билась еще какая-то противная мыслишка, но разбираться с ней не хватало сил.
Это была типичная критская церковь. Белая, с синим крестом над покатой крышей. С засовом на внешней стороне двери: хочешь войти - отодвинул, вышел - задвинул. Окон не было. Внутри - маленький иконостас, круглый подсвечник, наполненный песком, с воткнутыми в него потухшими свечами, небольшая коробка для огарков. Справа от входа - ящик с прорезью, для подаяний. Георгис прикрыл за нами дверь, оставшись снаружи.
- Посветите! - приказал Иван, и мы с Машей включили фонарики на телефонах.
Ваня отодвинул ящик. За ним в стене обнаружилась выемка, прикрытая кирпичом, а в ней - уже знакомый сверток: железный пенал, обернутый в полиэтиленовый пакет.
Выйдя на солнце, Ваня сел на камень рядом с церковной стеной. Мы обступили его полукругом.
В пенале лежал каменный крест со сточенными краями перекладин. И письмо, обернутое, как и предыдущее, в целлофан.
Чтобы было понятно Георгису, Иван негромко переводил на греческий:
«Здравствуй, дорогой мой Иван!
Пишу, сидя на камне меж рожковых деревьев перед входом в ущелье. Я здесь уже час, дабы удостовериться, что никто за мной не идет. Слышу только крики стервятников и стрекот цикад. Но, несмотря на солнечный день, чувствую, как тени сгущаются и окружают меня.
Здесь, на юге Крита, я видел многое, неподвластное человеческому разуму. Естественное переплетено со сверхъестественным на острове так же прочно, как правда и вымысел в его истории. В Евангелии Павел пишет, что мир и Бог непознаваемы. Но мы можем видеть Его проявления в мире. Иногда они кажутся непонятными, даже пугающими. Но бояться не надо. Поскольку самое главное Его проявление - любовь. Про это он говорил и ранее - в Первом послании к Корфинянам. Позволь, процитирую:
“Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто”.