Я засмеялась:
- Георгис, да я не сержусь. Я шучу. Рассказывайте!
- Мы дойдем до дома моего крестного - это в пяти километрах отсюда. Возьмем моторку и на ней доедем до Хоры Сфакион. Там живет мой сводный брат Лукас... Собственно, там живет почти вся моя родня.
- А чем ваш крестный занимается?
- Помогает сыну - Луке и его семье. Ловит рыбу и привозит им - у Луки небольшой отель и таверна. Раньше, когда мы были детьми, ими управлял сам крестный.
- А в Хоре где мы остановимся?
- В доме моего отца, - коротко ответил он.
Я искоса на него взглянула, отметив, что он не сказал «в моем доме». И осторожно спросила:
- Там никто не живет?
- Иногда... кто-нибудь из родни.
- А я думала, вы под Ханьей живете.
- Там дом мамы. Обычно, когда приезжаю на Крит, я останавливаюсь в нем.
- Почему же при нашей первой встрече вы поселились в отеле?
- Так быстрее, чем ехать из аэропорта сначала домой, затем опять в Ханью. А главное, мне хотелось встретиться с вами наедине... С вами всеми наедине, я имею в виду. А не в кафе или таверне.
Небо глядело голубым глазом, затянутым бельмом. Песок сек ноги. В затылке запульсировала боль, в груди - непонятная тревога.
С тарахтением мимо проехал черный мотоцикл с таким же черным, затянутым в кожу седоком в шлеме. Мне показалось, что звук затих где-то совсем близко, на проселке за пригорком.
- Георгис. - Я тронула спутника за запястье, и он остановился. - Знаете...
- Вы про мотоцикл? Он ехал за нами от Плакиаса, да.
Точно в ответ на его слова, мотоциклист пронесся в обратную сторону. Остановился метрах в пятидесяти от нас. И хотя был к нам спиной, явно наблюдал в зеркало заднего вида.
- Смотрите на меня, - проговорил Георгис, глядя на слияние моря с горизонтом и не выпуская из поля зрения фигуру на пустынной дороге.
В груди похолодело.
- Кажется, я видела его в Плакиасе. Напротив отеля. И еще: кто-то смотрел на мой балкон ночью с улицы.
- Да что вы? Как вовремя вы этим поделились!
Взгляд его был что сухостой, клоки которого ветер кидал через дорогу.
- Я не была уверена... Как теперь быть? Идем к вашему крестному?
- Нет. Нельзя его впутывать.
Ветер из Африки штурмовал критский берег. Шквалы обдавали жаром и пригибали к земле. На пригорке у моря виднелось кафенео. Забегаловка, стекляшка. В таких на Крите предлагают лишь кофе, орешки да спиртное. Георгис кивнул на него, и мы боком, отворачиваясь от летящего в глаза песка, перешли дорогу.
За стойкой обнаружились усатый хозяин и подросток со сросшимися бровями. За круглым столом - деды в черном. Едва мы затворили дверь, мотоцикл рванул с места и исчез за поворотом.
- Ясас![38] - поздоровался Георгис.
- Ясас! - отозвались деды.
- Ясас! - сказала я.
- Я-я-я, - лениво ответил хор. Женщин здесь не жаловали.
Усадив меня за свободный стол, Георгис ушел к стойке, где тихо заговорил с хозяином. Деды пока разглядывали меня.
Хозяин водрузил на поднос пару чашек кофе и графин с ракией и, удерживая его на одной руке, вторую положил на плечо Георгису:
- Это сын Янниса Анастакиса!
Деды приветливо закивали, подняли стопки, подвинулись.
Георгис склонил голову, представил меня, и нас приняли за общий стол. Теперь, когда я была не какой-то тощей девицей, а спутницей сына самого Янниса Анастакиса, атмосфера заметно потеплела.
За окнами, наоборот, стало еще неприветливее. Выл ветер. В стекло царапались ветви. Дорога скрылась за пеленой песка.
В затылке налилось и заныло пуще прежнего.
- Когда это кончится? - пробормотала я, надавливая на основание черепа.
- Это сирокко, - ответил дед с такими же голубыми глазами, как у Георгиса. - Может, через час. А может, через двое суток.
- Вот как раз после такого дня я видел дросулитов! - заметил хозяин, присоединившийся к компании.
Дросулиты - в переводе с греческого «люди росы» - самые известные привидения Крита. Очевидцы утверждают, что появляются они в мае, в ясную погоду на рассвете (отсюда и название). Черные всадники движутся из Франгокастелло - то души убитых сфакиотов, осажденных в крепости турками во время восстания за независимость Крита.
- Расскажите, пожалуйста! - попросила я.
В сотый раз хозяин рассказывал эту историю. В сотый раз деды ее слушали. В сотый раз за окнами поднимался желтый ветер.
- Я был мальчонкой. Однажды, в конце мая, с юга пришел сирокко. Два дня мы с отцом не могли выйти в море. А на третий наступила тишина. И берег стал как древняя Эллада - усеянный кусками канатов и амфор, поднятых бурей с глубин. Небо было, - усач взглянул на просвет через стопку с ракией, - что Божий напиток. Наверное, тем майским утром разные времена соединились воедино. Напротив крепости мы с отцом ловили кефаль. Вдруг воздух вздыбился... - Он тяжко глянул в окно. - И от стен поскакали они. Черные всадники. Взрезая воды, неслись на нас. Барабанные перепонки рвались от вибрации. Отец, закрываясь руками, выронил перемет, а я упал на дно лодки. У борта всадники взорвались брызгами. И время исчезло. Я очнулся, когда отец тряс меня за плечи. Был примерно полдень. Нашу лодку отнесло далеко от берега.