Подруга тем временем не сводила с меня яростных глаз.
- Маркос, я тебя спрашиваю: зачем мы здесь? - хрипло вопросила она.
До меня долетал слабый запах спиртного, исходивший от нее.
- Кофе выпить. Моника, это - Вера... дизайнер. Вера, это - Моника, она из Италии, - представил нас Маркос.
Золотая молодежь у стены и сфакиоты у барной стойки являли собой два лагеря, разделенных невидимой чертой. У этой границы посреди зала, точно переговорщики, находились с одной стороны Маркос с опирающейся на его плечо Моникой, с другой - мы с Георгисом.
Хозяин, который убрал карабин так же незаметно, как прежде вынул, кивнул внуку, и тот поставил перед Маркосом чашку с кофе.
Неожиданно Моника хлопнула в ладоши. Я вздрогнула. Низким, полным голосом она запела «Мамбо италиано». Когда хмельная дева раскинула руки, туника расправилась как крылья летучей мыши и стало очевидно доселе лишь угадываемое: белья на ней не было. Она раскачивала бедрами, то касаясь колен Маркоса своими, то поворачиваясь к нам. И тогда меж полосок легкой одежки проступали темные фасолины сосков, налитая грудь, а снизу - темный треугольник волос.
Георгис отошел к стойке, я следом за ним.
- В курятнике-то наоборот - петух пляшет перед курочкой, - заметил один из дедов, которым больше никто не заслонял вид на откровенную Монику.
- Тут петух тоже пляшет, - негромко ответил хозяин, вешая ружье на стену.
И, весело переглянувшись с Георгисом, добавил:
- Только перед другой курочкой.
Улыбаясь, Георгис зачехлил карабин. Кажется, вместе с ним исчезли напряженность и колючесть в его глазах.
Моника, войдя во вкус, прищелкивала в такт пальцами над головой. Озорно подергивала край туники над круглыми коленками. Тяжелые груди раскачивались и подпрыгивали.
Деды у стойки покуривали трубки. Никос пояснил внуку хозяина:
- Чем дороже у туристки машина, тем прозрачнее у ней платье.
Поняв, о ком речь, плясунья резко остановилась перед хозяйским внуком. Выудила из пачки на столе сигарету и уставилась на него шальными глазами. Он тут же щелкнул зажигалкой. Поразительно все же, с какой скоростью здесь меняли ружья на чашки кофе, а ножи на зажигалки!
- Благодарю. Ты местный? - спросила она по-английски, поведя плечами.
Полные груди, обтянутые прозрачной тканью, уставились на парня.
- Да, мэм! - вежливо ответил тот, стойко не опуская глаз ниже ее лица.
С улыбкой она легонько выпустила дым ему в лоб. Не шелохнувшись, он заметил на вполне сносном английском:
- Что интересно, мэм, места у нас исторические!
Георгис беззвучно рассмеялся.
Хозяин, тоже смеясь, позвал внука за стойку.
Хищница погасила пожар очей и опустилась на стул рядом с Маркосом. Складки опали, скрыв ее наготу.
Обняв подругу за плечи и поцеловав в разгоряченный влажный висок, Маркос отхлебнул кофе и вернул мне вопрос:
- Вера, ну а ты здесь какими судьбами?
- Мы едем на похороны, - выпалила я.
Стало тихо.
«Вот черт, - подумалось запоздало, - а если захотят знать к кому?»
- К кому? - спросил хозяин.
Обернувшись, Георгис негромко назвал имя. Я вспомнила, что слышала его вчера сквозь сон по пути в Плакиас, когда водитель рассказывал последние новости: кто родился, женился и скончался.
Тут заговорили все разом. Деды - обсуждая покойного, молодежь - планы на вечер. Попросить кофе больше никто не решился.
- Спросите Маркоса, не он ли стерег вас вечером в пальмах, - негромко проговорил Георгис.
- Как?! С ним же Тинто Брасс на выезде...
Погасив усмешку в бороде, Георгис шагнул к эпатажнице:
- Scusi, Signora, Lei è di Napoli?[39]
Она откинула голову, точно подставляя ему шею. И приглашающе повела рукой. Грудь ее едва не касалась опустившегося на соседний стул Георгиса. Противная девка!
Пока они говорили по-итальянски, я села за Маркосом.
- Маркос, - ласково позвала я, обдавая его ухо дыханием, - ты вчера стоял у меня под балконом?
Он обернулся. В глазах боролись желание соврать и надежда. Гореть мне в аду, я сделала олений взгляд и приоткрыла губы.
- Я...
- А зачем?
- Увидел тебя в Плакиасе... Ты так весело смеялась. Хотел посмотреть, что ты будешь делать дальше.
Вот почему его спутница показалась мне знакомой: я мельком видела ее в соседней таверне.
- Кто это? - в свою очередь тихо спросил он, кивая на Георгиса.
Тот сидел вполоборота, слушая хрипловатую речь, сопровождаемую замедленными, но, надо признать, изящными взмахами, черт ее дери, аппетитной руки - Тициан любил рисовать такие своим Венерам и Мариям Магдалинам.