Два друга у Сфакьи всегда:
Клинок и лира.
- Какой старый! Сколько ему лет?
- Его носил еще дед Луки. Семейное предание утверждает, что сделали его во время восстания 1821 года[44]. Надпись, конечно, позже.
Он принес с дивана две большие подушки и бросил их рядом со столом. На одной свернулась я, на другой растянулся на спине, закинув руки за голову, Георгис.
- Расскажите про свое детство. Наверное, оно было... вольным? - спросила я.
- Вольным... по сравнению с детством городских детей. У крестного была таверна, и работали в ней все - от мала до велика. В 70-х туристы как раз начали активно осваивать Сфакью. Мы с братом ловили рыбу, обслуживали посетителей. И учились. Хотя это больше ко мне относилось.
- Почему?
- Ну, с Лукой все было ясно: он продолжит дело отца, унаследует таверну. Я же был сыном священника и, будь родители живы, получил бы иное воспитание. Крестный старался не нарушить этого положения дел и дать мне неплохое, по здешним меркам, образование. Это заключалось в том, что, когда Луку отпускали играть с приятелями, меня заставляли зубрить задания, - засмеялся он.
Мы помолчали.
- Сколько вам было, когда погибли родители? - осторожно спросила я.
- Три... Я жил здесь, в Хоре, с крестным. Мама боялась брать меня на Кипр, там было неспокойно с самого начала, когда они приехали. Отец отправился служить в общину выходцев с Крита, в том числе из Сфакьи. Межэтнические распри между греками и турками шли уже вовсю, и однажды ночью случилась резня... Говорят, что за этим стояла ЭОКА[45] - радикалы, выступающие за присоединение Кипра к Греции. То есть сами же греки. И действительно, после резни, в которой погиб священник с женой, протесты греческой диаспоры Кипра усилились.
- Соболезную, Георгис...
- Спасибо.
Он повернулся на бок и продолжил:
- Я быстро превратился в маленького героя здесь. Вы ведь неплохо знакомы с историей Крита. И в курсе, что за регион Сфакья. Да, никто не смог завоевать нас: ни венецианцы, ни турки, ни немцы. Но также верно и то, что ненависть к туркам у нас на генетическом уровне. Теперь представьте мальчишку, чьи родные пали от рук турок в наше время. Пусть даже многие понимали, что не все здесь так очевидно. Мне прощали то, что не спускали другим. Последней каплей стал случай с лодкой. Как-то мы с Лукой и его другом тайком взяли лодку старого рыбака и поплыли к подводным гротам возле Лютро. В общем, лодку мы разбили и утопили. Родители приятеля Луки и крестный, конечно, скинулись и купили деду новую. А нас троих привели к нему - просить прощения. Луку и его друга старик отругал, но, поворчав, извинения принял. Я же не извинился. И главное, старик от меня того и не ждал. Взглянул... и все. Ничего не сказал. Вскоре после этого крестный отправил меня в военное училище.
- Я думаю, это было мудрое решение.
- Да, он был мне хорошим отцом, - улыбнулся Георгис.
- Знаете, сегодня мне не хотелось уплывать от него.
- Скажу ему, он обрадуется. Уверен, что производит на женщин особое впечатление и любит учить обращению с ними. Хотя после смерти жены тридцать с лишним лет назад так и не женился.
После полуночи мы вымыли посуду и разошлись по комнатам.
Во сне я видела маму в коротком грязном халате, всклокоченную и в слезах. Она протягивала мне маленького мальчика, голова и руки его безжизненно висели.
Мне стало не хватать воздуха. Я проснулась. В углу комнаты мрак был плотный. Сверкнули два глаза, зашевелились на корявом теле корни-змеи, черные - темнее, чем сама ночь. От ужаса сердце глухо стукнуло и остановилось. Я не могла дышать. Подавившись криком, на который хватило оставшегося в легких кислорода, я дернула за шнур прикроватной лампы.
Никого. Открытое окно и тьма за ним.
Дверь распахнулась. Появился Георгис в одних джинсах.
- Что случилось?! - Он охватил взглядом комнату. - Вера!
Я по-прежнему не могла вдохнуть.
Видеть за бегающими перед глазами алыми лепешками тоже перестала и чувствовала только, как сильные руки встряхивают меня за плечи.
- Да господи, Вера, что?!
В ушах шумело. Наконец кто-то невидимый перестал душить меня. Я закашлялась от воздуха, ободравшего горло при судорожном вдохе. Из глаз потекло, из носа тоже. Пришлось закрыть лицо ладонями.
Георгис резко отпустил меня. Подышав теплом, исходящим от кожи, кашель удалось усмирить. Одну руку мне отодвинули, губам стало холодно.
- Пей!
Выстукивая зубами по краю бокала, я сделала глоток. От коньяка спазм в горле совсем прошел. Неэстетично вытерев мокрые нос и глаза, я сказала:
- Это было оно.
- Кто?
- Существо в углу. Я его видела среди четверых за столом. Это оно.