Капитан хохотал, запрокинув голову.
- Мне понравилась твоя история, - отсмеявшись, сказал он. - Взамен я расскажу тебе и твоему другу свою. Моя мама - эмигрантка из России. Она участвовала в подготовке Олимпийских игр в Париже. В оргкомитет входил и мой отец - грек с острова Лесбос... Лесбос прекрасен!
- Не надо, здесь дети, - дернулся пухлый.
- А за мамой в то время ухаживал еще какой-то француз. И они одновременно - француз и мой отец - пришли делать ей предложение. Мама была большой затейницей. Она сказала, что положит в две коробки разноцветные бумажные кольца - как символы Олимпиады. Пусть каждый из претендентов достанет из одной коробки кольцо своего любимого цвета. За счастливца, чье кольцо совпадет по цвету с кольцом, наугад вытащенным мамой из ее коробки, она выйдет замуж. Как вы думаете, какого цвета было кольцо моего отца?
- Красного! - хором ответили серый и пухлый.
- Жолотово, - сказал практичный Ваня, что-то жуя.
- Я бы выбрала синий...
- Вот и мой отец вынул синее кольцо, - сказал капитан. - Этот цвет он выбирал везде и всегда. Потому что был моряком. И потому что флаг Греции бело-синий. Какой был у француза цвет, не помню. Главное, что у мамы тоже был синий.
Помолчали.
Серый фыркнул:
- Ну, это случай. Если б ваша матушка вытянула красный, вас бы и на свете не было!
Я и сейчас помню, что подумала тогда, глядя на него: до чего взрослые бывают тупыми!
А капитан, мягко улыбнувшись, возразил:
- Нет. В ее коробке все кольца были синие. Моя мама могла выйти замуж только за моего отца.
Картинка стала отдаляться, и я - настоящая, - кажется, заплакала, протягивая руку, желая удержать ее. Но воспоминание растаяло.
И я снова оказалась на залитой солнцем набережной. Лицом к морю стоял Иван. Уже взрослый, в синей рубашке, как на балконе отеля. Обернулся ко мне, улыбнулся и сказал:
- Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море...[57]
Его окружал яркий ялтинский день, который постепенно весь заполнился солнечными брызгами.
***
Я открыла глаза. Единственным источником света служила лампа возле кушетки. Рядом никого. Проглотив ком в горле, вытерла набежавшие слезы. Посидев еще немного, вышла за дверь.
В соседней комнате Георгис и синьора Лоретти пили чай и разговаривали.
- Ну как? - спросил Георгис, оглядывая меня.
- Я рада, что пришла сюда. Надо будет поблагодарить Энцо и Лору... Грациэ милле[58], синьора!
Она внимательно посмотрела на меня и перевела вопросительный взгляд на Георгиса. К моему изумлению, он встал и скрылся в комнате. Проводив его, кудесница заварила мне каких-то душистых трав и села вышивать мудреный узор. По-английски она не говорила.
Георгис вышел через полчаса. По его лицу, как я ни гадала, понять что-либо было невозможно. Поблагодарив Лоретти, он, несмотря на мои протесты, заплатил за нас обоих, и мы вышли на улицу.
- О чем она говорила, пока меня не было?
- Так... Рассказывала разные истории.
Содержательный ответ... Ладно.
- А что она говорит, когда уже лежишь на кушетке?
- Обычные вещи... Расслабься, закрой глаза, будь спокоен.
- Так это что, гипноз? Но вроде гипнотизер до конца остается со своей жертвой. В смысле с клиентом.
- Я не знаю.
Очевидно, на разговор Георгис был не настроен. Мы прыгнули в подъехавший автобус, и он увез нас обратно, за Аврелиановы стены.
Когда небо Рима пылало золотом и купола церквей проступали на нем темными силуэтами, самым высоким из которых был Сан-Пьетро, мы сидели в саду виллы Боргезе. В опавших листьях шныряли ящерицы. Верхушки пиний подпаливало уходящее солнце.
- Помните, вы говорили, что сами были когда-то похожи на Ивана? Что вас остановило?
Георгис откинулся на спинку скамейки, наблюдая за чайками, разносящими по городу весть о закате.
- Осознание того, что это затягивающее, тупое состояние. Оно питается исключительно тобой и не приближает к дорогим людям, за которых хочется отомстить... Вероятно, мне просто повезло больше, чем Ивану: я сумел до этого понимания дожить. Ну а во время службы в Косове решил, что в принципе завязываю с участием в политических играх. Тем более с автоматом в руках. Я готов защищать свою страну, но не готов наводить его на тех, кого завтра объявят друзьями. - Он усмехнулся. - Зато, когда помогал тем же мигрантам, впервые увидел мелькнувшее лицо матери.
- Вы поэтому хотели стать священником?
- Да... И благодарен митрополиту за совет не спешить.
- Что он вам сказал, если не секрет?
- Что в этом желании гораздо больше от раскаяния, чем от истинного призвания.