По лунной дорожке я зашла в море и, обернувшись, поманила его. Йоргос шел медленно, не отрывая от меня глаз. Серебряная вода обжигала кожу. Я медленно отступала, пока сияние не обхватило нас кольцом по пояс.
Он подошел вплотную, положил руки на мои бедра и рывком прижал к себе. Голова закружилась.
- Над тобой нимб, как тогда, у водопада, - проговорил он, глядя на меня сверху вниз.
- Но заниматься любовью мы здесь не будем. Мы поедем туда, где есть твердый пол, - закончил Йоргос с улыбкой.
Засмеявшись, я ударила его кулаком в плечо. Он подхватил меня на руки, и я снова обвила его ногами. Как по команде мы повернули головы к холму с руинами храма Диктинны. Но все молчало. Вода была на удивление спокойна.
Запрокинув ко мне голову, он продекламировал:
- Бакко, тобакко э Вэнэрэ,
Ридукон ль’уомо ин чэнэрэ!
Обняв его за шею, я поразилась:
- Матерь Божья, Йоргос, ты выучил стихи на итальянском?! Ты же их не запоминаешь!
- Я сделал это ради тебя, родная моя.
Однако насмешка в глазах и предательски дрогнувшие губы заставили меня прищуриться и внимательнее взглянуть на него. Не выдержав, он расхохотался:
- Это не стихи, а любимая поговорка Энцо: «Вино, табак и женщины до добра не доведут!»
Смеясь, мы повалились в воду. И, выбравшись на берег, на ходу подбирая разбросанные вещи, устремились к машине, ибо закоченели. К счастью, на этот раз ехать было всего ничего. Взобравшись в гору, джип свернул с грунтовки и остановился у маленького дома.
За предбанником следовала единственная комната. Часть ее была отведена под кухонный уголок с газовой плиткой, часть - под закуток с кроватью. Центральное место занимал не то камин, не то печь.
- Это печь или камин?
- Как тебе сказать... - Георгис тут же присел разжигать внутри жерла огонь из газет и поленьев, лежащих в жестяном ведре. - Сейчас скорее камин, а раньше отец крестного делал здесь гравьеру. Ставил сюда ведро с молоком. За дверью есть полуземлянка-полуподвал, где головки сыра вызревали. Теперь ее используют как холодильник.
Кроме полуземлянки, другого холодильника тут не было. Как и электричества. Я сняла с себя влажную одежду, наспех натянутую на голое тело на пляже, и завернулась в плед, принесенный Йоргосом. Он остался в одних джинсах.
Рядом с камином стоял невысокий столик, заваленный всякой всячиной. Между ним, деревянной подпоркой до потолка и печкой-камином Георгис расстелил одеяло и кинул пару подушек.
Плечам, несмотря на плед, было зябко, и я опустилась на колени перед пылающими поленьями. Скоро тепло поднялось до локтей и охватило меня целиком. Воздух в комнате быстро прогревался, собственно, он и не успел как следует остыть после жаркого дня.
Йоргос сел сзади. Обнял, поцеловал в висок. Руки его забрались под плед. Проведя ладонью по животу, одна осторожно сжала грудь, другая проникла ниже, я застонала и откинулась в его объятия. Он целовал мою шею, борода колола кожу, и я чувствовала за нас обоих. За него: как мягкая женская плоть меж бедер раздвигается и напрягается при более сильном нажатии. И за себя: как твердый палец скользит вниз, сгибается и ласкает по кругу, едва касаясь. Оперевшись ладонями о его колени, я запрокинула затылок ему на плечо.
- Йорго!
- Да, девочка моя... ты... прекрасна!
От низкого голоса и движений, следующих за моими, разум отключался. Его палец был легок, нежен. Он ласкал влажный, набухший бугорок, превращая кровь в ток. Йоргос притянул к себе мой мечущийся подбородок, накрыл губами хнычущий рот, впитывая сочащееся из него исступление. Обладая мной полностью, он давал мне выбор дальнейших действий.
Почти ослепнув, я развернулась к нему, помогла стянуть джинсы. Он откинулся на подпорку. Сжал руками бедра, опустил на себя, и горячие волны пошли по телу.
Проникая в меня, ему нравилось терзать мой рот: раздвигать распухшие губы языком, покусывать их. Казалось, еще чуть надавит - брызнет кровь. Ладонью он удерживал мою голову, но и без того оторваться от него я не могла. Лишь когда внутри скручивался сладкий жгут и я задирала подбородок, Йоргос ослаблял хватку на моем затылке. На секунду замирал во мне, давая пережить этот пик. Почти выскальзывал. И мы начинали по-новой. То, что он сдерживается, чтобы продлить мое наслаждение, возбуждало до пелены перед глазами. Но еще сильнее хотелось доставить мощь удовольствия и разрядки ему. Покачивая бедрами, я опускалась все глубже, с силой обхватывая его изнутри. Он застонал и задохнулся. Широко, будто удивленно, распахнул глаза. Запрокинул голову, зажмурился. И задвигался резкими, сильными толчками. Острая игла прошила мой живот, я вскрикнула. Нас почти подбросило и било как на барабане. Вцепившись друг в друга, ни он, ни я не могли даже кричать от судорог, беззвучно разевая рты. Внутренним стенкам стало горячо от его извержения.