Пустынник кивнул.
— Вижу, ты всё продумал.
Долговязый хмыкнул.
— Ещё бы. Ставки слишком высоки.
— А ежели сболтнёт лишнего? — пустынник легонько пнул Вепря носком сапога.
— Не сболтнёт, — с завидной уверенностью заявил долговязый. — Он нем, как рыба. Да и кто станет слушать раба?
1. Шемаг — арафатка. Мужской головной платок.
2. Сардоба — гидротехническое сооружение для сбора и сохранения пресной воды в засушливых районах (пустынях и полупустынях). Представляет собой каменный купол над широким колодцем.
3. Мятлик — травка такая.
Глава 11
— Проснись…
Багряное небо. Алый песок. Красные звёзды пляшут вокруг кровавой луны.
— Проснись…
Изрубленные тела. Сладковатый запах мертвечины. Во́роны выклёвывают глаза. Шакалы лакомятся сочными потрохами. Весь лагерь завален трупами. Ловчие, псари, конюхи, стражи…
Он убил их. Убил их всех.
В трещинах такыра пузырится маслянистая чёрная жижа. Она выплёскивается на поверхность и принимает форму длинных осклизлых ручищ с узловатыми пальцами. Полужидкие длани тянутся к нему, стискивают предплечья, кандалами сцепляют голени, хватают за горло, парализуют, лишают возможности двигаться и дышать.
— Убийца… — раздаётся из-под земли. — Убийца! Твоё место среди нас. Твоя душа прогнила. Ты наш теперь. Ты наш!
— Проснись…
«Не хочу. Не могу»
— Ты должен. Иначе нельзя. Каганэ уже хватилась сына. Если тебя найдут, запытают до́смерти!
Ласковый женский голос звучит сразу со всех сторон. Льётся с неба, шелестит в траве. Он знает этот голос. Хорошо знает. Как и его обладательницу. Увидеть бы её, хоть на мгновение. Обнять. Уткнуться носом в тёмные локоны…
Но этому не бывать. Никогда больше не бывать. Всё ушло. Растаяло дымкой. Не осталось ни надежды, ни веры, ни памяти.
«Пускай запытают, — отвечает мысленно, а чёрные щупальца обвивают коконом, стонут, пищат, норовят утащить под землю. — Всё опостылело»
— Знаю. Но надо бороться. Быть сильным. Проснись!
«Когда просыпаюсь, забываю тебя. Забываю, кем был когда-то»
— Потерпи. Ты вспомнишь. Обязательно вспомнишь. Просто надо вернуть… — голос отдаляется.
Что? Что вернуть?
— Имя! — кричит она откуда-то издалека. — Ты должен вернуть имя, и тогда…
Вепрь очнулся так резко, что дыхание перехватило. Сел. Проморгался. Поглядел на клинок в руке, перевёл взгляд на залитый кровью лагерь и выматерился. Долго. Грязно. И… совсем не беззвучно.
— Ого! У кого-то голосок прорезался? — Призрак присел рядом на корточках.
— Твою мать… — Вепрь зажмурился и мотнул головой. Увы, ничего не изменилось. — Это… моя работа? — Он кивнул на изрубленные тела.
— Не помнишь? — с тоской вопросил Призрак.
— Мне снился голос, — признался Вепрь. — Он велел проснуться.
— И ты проснулся, — кивнул Призрак. — А теперь вспоминай.
— Кто ты?
Призрак отвёл глаза и, кажется, погрустнел.
— Это ты тоже вспомнишь, но позже. Сейчас важно другое. Сосредоточься!
И Вепрь сосредоточился. Смежил веки, надавил пальцами на виски и напряг извилины так, что чуть вены на лбу не полопались.
— Енкур… — пробормотал, не открывая глаз. — Он… опоил меня. И решил выставить козлом отпущения. Его люди перебили свиту и…
— И…? — Призрак смотрел выжидательно.
— Таймур! — Вепрь вскинулся и попытался встать. Не вышло. — Каган у них.
— Что думаешь делать?
— Выслежу и отобью. — Вепрь всё-таки поднялся. Ноги норовили подогнуться: шатало, как на корабле в шторм. — Но сперва поссу.
Призрак хохотнул.
— Смотрю, Енкурова отрава пошла на пользу: к тебе вернулось твоё особое обаяние. Это радует.
Вепрь покосился на него, но ничего не сказал. Этот тип — лишь помутнение в башке, не более, но…
Без него было бы совсем тошно.
Перед тем, как двинуться в путь, Вепрь тщательно обследовал лагерь. Позаимствовал у мёртвого стража портупею с ножнами и подогнал ремни под себя, сорвав к чёртовой матери шнуры добрых намерений. Тщательно протёр ятаган от крови, на всякий случай прихватил второй, а заодно разжился кинжалом — его он вытащил из-под лопатки лежащего ничком сокольника. В палатках нашлись фляги, фрукты, хлеб и сыр. Вспомнив горькую водицу, Вепрь — от греха — опорожнил бурдюки и, спустившись к сардобе, тщательно прополоскал и наполнил заново. Фрукты оставил птицам, а вот хлебом и сыром не побрезговал: запеленал в тряпицу и сунул в заплечный мешок.