Постепенно гости под воздействием винных паров расслабились. Формальные отношения между французским графом и австралийской женщиной-магнатом вскоре стали более непринужденными. Энни краем уха уловила, как Этьенн приглушенным голосом сказал:
— Женщина вашего положения должна быть представлена ко двору.
Нэн отпила глоток вина из бокала:
— Я бы предпочла посетить один из спектаклей Друри Театра, — на короткое время ее взгляд устремился вдаль, — однажды я видела пьесу «Она снизошла до Победы» Голдсмита, и в тот вечер в театре присутствовал сам король.
— О, но люди в наши дни испытывают больше уважения к трону. Быть представленным королеве Виктории — это случай, который нельзя упустить. У королевы мужской ум, но женское сердце.
Впервые за вечер Энни встряла в разговор:
— У нее ум и сердце великого человека. Этьенн и бабушка недоуменно уставились на нее. Этьенн кивком выразил свое согласие и, чуть погодя, добавил:
«Никто не может диктовать королеве.» — Цитата, в большей степени относящаяся к королеве, но, казалось, этим он Энни сделал намек. Как выговор за вмешательство» или дань уважения?
Когда гостям объявили о продолжении вечера в бальном зале, Этьенн спросил: «Мадемуазель, вы танцуете?» — Энни застыла. Конечно же, она брала уроки танцев, но никогда не танцевала на людях. В детстве Энни была неуклюжей и долговязой. Частые воспоминания об этом делали ее и без того скованные движения еще более неловкими.
— Иди смелее, девочка, — подбодрила ее Нэн.
— Пойдемте, — сказал и Этьенн, — движение в танце приносит много удовольствия.
Возразить не хватило смелости. Энни протянула руку и позволила Этьенну увести себя на другой этаж, где танцевали. Там было, кроме них, только три пары.
Этьенн был внимательным партнером, стараясь держать ее как можно осторожнее, и его рука в лайковой перчатке ни разу не прикоснулась обнаженной шеи Энни. Он хорошо вальсировал, и через несколько мгновений Энни почувствовала себя свободнее.
Но ее партнер, видимо, себя таковым не чувствовал. Испарина блестела у него на лбу. Для бизнесмена, французского графа, наконец, Этьенн выглядел слишком нервным.
Улыбка обозначила ямочки у Энни на щеках:
— Вы все делали правильно, граф Карондоль. Это просто замечательно.
Его озабоченное лицо просветлело:
— Когда мы поедем в Париж, я покажу вам Opera, ипподром, Ie comedie Fransais. Она замерла:
— Вы будете нас сопровождать? Этьенн смутился или же, по крайней мере, выглядел смущенным:
— Мы обсудили это с вашей бабушкой. С тех пор, как я объехал страну своих предков, мне казалось совершенно естественным, что я должен выступить а роли друга и гида.
Неопределенные подозрения, появившиеся было у Энни, стали принимать более четкие очертания. Девушка не сказала больше ни слова.
Когда они вернулись к столу, бабушка пристально и выжидающе посмотрела на внучку.
Энни знала, что та хочет увидеть. Она не произнесла ни слова, но где-то в глубине души закипал гнев. Энни думала только о том, чтобы оставаться вежливой, и сдерживала себя огромным усилием.
По возвращении в поместье Этьенна, бабушка спросила:
— Что случилось? Ты, как кипящий чайник, готова взорваться.
Одним движением Энни сорвала кружевную перчатку с левой руки, слова, выплеснутые из глубины души, начали срываться у нее с губ:
— Ты попыталась управлять жизнью Дэниела — и он ушел. Уйду и я, Нана, если это будет продолжаться. И ты не сможешь удержать меня.
Бабушка поудобнее уселась в кресле в стиле Шератон и стала приводить в порядок свои юбки из черной тафты:
— О чем это ты? Энни обернулась:
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Этьенн… Ты пыталась устроить наш брак. Если я выйду за него, то твоя династия унаследует титул. А он унаследует финансовую империю. Разве не так?
Бабушка величественно приподняла бровь:
— Разве это неравноценный обмен?
— Я, и только я буду решать, за кого мне выйти замуж! — она едва сдерживала свой гнев. Ее испугало, что непреодолимый гнев был следствием страха, такого великого страха, что Энни даже растерялась перед этой неукротимой женщиной.
Бабушка достала кружевной платок из рукава:
— Я не думаю, что при нынешнем скорбном положении дел в морской торговле ты смогла бы поддерживать наследство твоих родителей в надлежащем виде.
Вот оно! Бабушкин туз, извлеченный из рукава, как и носовой платок.
Энни выпрямилась. Сердце, казалось, готово было вырваться из грудной клетки. Девушка чувствовала подступающие слезы. Но эта слабость еще более рассердила Энни:
— Время Грез для меня почти все, но все же не единственная вещь на свете. Я — это мое будущее, моя независимость!
Глаза старой женщины вспыхнули:
— Тогда, наверное, мы зашли в тупик? Энни взяла свои перчатки и швырнула их на дубовый комод. Небрежный жест только подчеркнул резкий контраст с ее страстными словами:
— Нет, ради «НСУ Трэйдерс» я сделаю все, что ты захочешь. Я готова посвятить этому все свое время, чтобы принять бразды правления. Я последую по твоим стопам. Но не в личной жизни. Моя личная жизнь принадлежит только мне и больше никому!
Глава 3
1874
Сетка морщин вокруг открытых век. Когтистые лапы ищут ее, и она кричит, кричит, кричит.
Вся в поту, Энни вскочила с кровати. Сердце колотилось так громко, что, наверное, его стук можно было услышать сквозь стены особняка. Кроме Энни в доме никого не было, слуги жили в квартирах, примыкающих к каретному двору.
Она отбросила назад прядь ярко-рыжих волос, свесившуюся ей на лоб, и задышала медленно и глубоко, пока пульс не восстановился. Тогда Энни откинула влажные простыни и, свесив ноги с кровати, пошарила на ночном столике в поисках спичек. Свет керосиновой лампы осветил спальню теплым трепещущим заревом. Часы на каминной полке показывали половину пятого.
Энни подумала было о том, чтобы снова уснуть, но испугалась возвращения сна, этого страшного сна о похоронах двухдневной давности. Какой неестественной и жутко восковой выглядела Нана, чем-то похожая на одну из носовых фигур своих кораблей.
Эти ужасно надоевшие корабли. Пакетботы и рыболовецкие шхуны, катера, баржи, шлюпы, бригантины, каботажники, фрегаты и даже колесные пароходы. Только клиперы, эти славные клиперы, самые быстрые из торговых кораблей, нравились Энни.
Последние три года Нана заставляла ее встречать все входящие в гавань корабли, принадлежащие «НСУ Трэйдерс». «Девочка, ты должна постичь наш бизнес снаружи и изнутри».
Энни знала, что ей никогда не обрести той бабушкиной железной хватки в бизнесе, и сама бабушка знала об этом ничуть не хуже. Правда, сама Энни верила в то, что умна, получила хорошее образование и имеет твердый характер. Подталкиваемая чувством долга, она изучала все аспекты деятельности «НСУ Трэйдерс», но никогда не испытывала подлинного интереса к делам компании.
Время Грез было для нее и маяком, указывающим путь, и вольным альбатросом, реющим над волнами бушующего моря жизни, где взаимосвязано: отбрось последнее, и первое перестанет что-либо значить.
Несмотря на упорную борьбу против притязаний Наны, Энни проиграла войну за свою независимость. Она была слишком юной и неопытной на протяжении долгих лет затянувшегося конфликта. Теперь же она полностью расплачивалась по счетам, которые мог бы оплатить Дэниел, стань он хозяином.
Она должна появиться в адвокатской конторе в семь. Виттены думают, что лучше всего ознакомиться с условиями завещания прежде, чем персонал нарушит конфиденциальность встречи.
Конечно же, только она пойдет на встречу с адвокатом, Дэниела не будет. Детективы, нанятые бабушкой, не справились с заданием и так и не смогли ничего о нем узнать с момента исчезновения брата.
— Дэниел, где же ты, черт тебя подери!