И буйных дум моих смиряешь
Неукротимую волну.
И тихо путь мой направляешь
В обетованную страну.
«Напоена морозной мглою…»
Напоена морозной мглою
Перед окном моим трава
И с мертвой смешана листвою,
Но всё жива еще, жива.
И много злобных бурь промчится
Над каждым дрогнувшим стеблем,
Пока от жизни отрешится
Она под зимним серебром.
«В белоснежной колыбели…»
Лису
В белоснежной колыбели
Укачали нас холмы.
Эти маленькие ели
В белых ризах — это мы.
Окрестила и забыла
В тихом поле нас метель.
В белый саван обратила
Нашу детскую постель.
И уснули мы, принцессы,
Под короной ледяной,
Зачарованы небесной
Белизной и тишиной.
«На закате розовые дали…»
На закате розовые дали
Поля белоснежного грустны.
С неба веют сизые вуали
Стынущей предсмертной тишины.
Ели, точно в ризах погребенных,
У дороги служат парастас.
Вспыхнул луч на колокольне дальней,
Вспыхнул — и погас.
«Снег на солнце пахнет морем…»
Снег на солнце пахнет морем.
Сердце полно крепким горем
И морозную печать
Не сумеет расковать.
Волны кинуло далеко
Море снежное к востоку,
Там, где синий окоем
Над пустынным серебром.
Море. Горе. Саван белый.
Черный лес заиндевелый.
Сколько тут замерзших слез
В космах елей и берез.
ИЗ КНИГИ «ОСЕННЕЕ»
«Золотая осень озарила…»
Золотая осень озарила
Золотую о тебе тоску.
Из всего, что летом жизни было,
Для тебя я багряницу тку.
Убираю трепетной листвою
Голубой хрустальный твой чертог.
Ты пройдешь незримою тропою
Далеко от всех земных дорог.
Паутины радужные будут
Точно слезы в никнущей траве,
Там, где весть развеется о чуде,
О тропинке в горней синеве.
«На осенние флоксы, на бархат вербен…»
На осенние флоксы, на бархат вербен
Льется дождь утомительно длинный.
Преломленье времен. Близкий осени плен.
Сиротства и Печали крестины.
В пожелтелой траве чахлый клад золотой,
Дар последний умершего лета
Ветром с яблони сорван, над мокрой травой,
Смотрит яблоко поздним приветом.
Сыро в комнате. Печка грустит без огня.
Скоро окна мои затеплятся.
Плачут в стеклах дождинки, уныло звеня,
Думы черные в сердце стучатся.
«Об отлете, о попутных ветрах…»
Об отлете, о попутных ветрах,
О краях заморских птичий гам
В роще, первым золотом одетой,
Не смолкает долго по утрам.
Рдяных бус брусники переспелой
Вьются четки в золотистых мхах.
Бабье лето переплетом белым
Заплелось на травах и кустах.
Сух и глух протяжный ропот сосен.
Выше стал хрустальный небосвод.
Ничего уже душа не просит,
Собираясь в дальний перелет.
«Кровь коралловой рябины…»
Кровь коралловой рябины
Над моей убогой крышей
Снова рдеет в небе синем,
Снова небо стало выше.
И прозрачней в небе стали
Очертанья всех вещей.
И, летая, заблистали
Паутины меж ветвей.
Сад окутан паутиной.
Кровь коралловой рябины
Чашу Прошлого кропит.
Жизнь в гробу хрустальном спит.
Нескучный сад
Безветренный сентябрьский день.
Как облака пурпурно-золотые,
Воздушных кленов рдеет в небе сень,
И солнцем осени победно залитые
Сияют липы редкою листвой
Над черными графитными стволами.
Овраг одет сверкающей парчой,
Ручей сверкает тонкими струями.
Сквозь сеть узорную поникнувших ветвей
Реки просветы серо-голубые.
Душа, притихнув, дальних ждет вестей
И верит, что они благие.
«Завороженной тишиной…»
Завороженной тишиной
Тропинку осеняют ели.
Как хорошо в лесу одной
Брести бездумно и бесцельно.
И только слушать, не дыша,
Как ветра шум сухой несется,
Как листья под ногой шуршат,
Как высшим миром сердце бьется.
ИЗ ЦИКЛА «ГОРОД»
В Кремле