Безмолвен Кремль. Навек Иван затих.
Молчат угодники в гробницах вековых,
Царям не встать из-под чугунных плит,
Минувшее без пробужденья спит.
На мостовой огромного двора
Детей советских кое-где игра
Смущает тишь. Мелькнул солдатский шлем,
И снова Кремль пустынен, глух и нем.
Лишь телефонов провода гудят.
Там во дворцах не спят и не молчат,
Но для меня невнятны их слова,
Их тайный смысл ловлю едва-едва…
Они, скрываясь масками, бегут
Во глубь Истории, где ждет их Страшный Суд.
«Людской волны томительные всплески…»
Людской волны томительные всплески,
Жужжащая трамваев череда,
Автомобиля выкрик нагло-резкий,
На мрачном доме красная звезда.
Мечтательный и нежный голос скрипки —
Рябой слепец играет у стены
И слушает с экстазною улыбкой
Тоскующий напев своей струны.
Разносчик груши буро-золотые
Прохожих молит «дешево купить».
Безликие, глухие и немые
Прохожие спешат доткать дневную нить.
ИЗ КНИГИ «AD SUOR NOSTRA MORTE»
Сестре моей смерти
Шаги твои уже слышны,
Уже твое дыханье веет
Сквозь оглушительные сны.
Но сердце верить не умеет,
Что буйный мир его тоски
Единым царским мановеньем
Твоей целительной руки
Уснет без муки воскресенья.
Что в царстве благостном твоем,
В твоей прохладной светлой сени,
Земным сожженная огнем,
Найду я к Вечному ступени.
«Будем как дети. Сядем под ветви…»
Будем как дети. Сядем под ветви
Дерева жизни. В ручьях из слез
Лицо умоем, как будто эти
Струи из капель цветочных рос.
Сердцем с трепещущей в нем стрелою
Станем, как бьющейся птицей, играть.
Потом укачаем его и землею
Тихо начнем засыпать.
И уснем, обнявшись в садах Эдема,
Простив друг другу пролитую кровь
И поверив, как дети, что играли всеми,
И Жизнью, и Смертью правит Любовь.
«Сломан стебель колоска…»
Сломан стебель колоска.
Жизнь уходит, смерть близка.
Зерен нет земле отдать,
Не в чем будет воскресать.
Догорай, июльский день,
Поспеши, ночная тень,
Всё очисти, всё покрой,
Со святыми упокой.
«Угасают дольние пристрастья…»
Угасают дольние пристрастья,
С каждым шагом тише дольний шум.
Уж давно не нужен призрак-счастье,
Не пьянит отрава дерзких дум.
Только плоть недужная порою,
Как дитя, запросит своего —
Кофе, грелку, чистоты, покоя.
Жизнь в ответ не даст ей ничего.
И она, в практическом уроке
Шаткость прав своих в земных краях
Постигая, дремлет одиноко
И Эдем в предсмертных видит снах.
«Острым лезвием утраты…»
Острым лезвием утраты
Пораженный дух, молчи.
Крепче скуй свой шлем и латы,
Закали свои мечи.
Если рана не смертельна,
Под броней утихнет боль.
Если ж близок миг предельный,
Стихнуть сердце приневоль
И в стремлении едином
Даму сердца увидать
Смерти верным паладином,
С Ней блаженной встречи ждать.
«Всё чаще старость навевает…»
Всё чаще старость навевает
На душу странный мертвый сон —
Как гусеница, заключает
В сужденный срок себя в кокон.
Не слышен крыльев рост чудесный,
А к прежней жизни нет пути.
И только душно, только тесно,
И некуда от сна уйти.
«Ты меня не спросишь, кто такая…»
Ты меня не спросишь, кто такая
И куда иду.
Крыльями чело мое лаская,
Скажешь тихо: жду.
Распахнутся перед нами двери,
Мы с тобой войдем,
Милый брат (да будет мне по вере),
В наш родимый дом.
«Шепчутся листы…»
Шепчутся листы
На ветках золотых:
Первый я иль ты
С ветки улетишь?
Шепчет ветер им
В призрачном лесу:
Всем конец один,
Всех я унесу.
«Чудная странница…»
Чудная странница
Старой дорогою
Шла мимо нас.
Платьишко рваное,
Лапти убогие,
Звезды горят
Вместо глаз.
Кто с ней ни встретится,
Станет как вкопанный,
После, как сноп, упадет…
Охает, мечется
С криками, с топотом
Улицей нашей
Народ.
Что ж ты, родимая,
Что ж ты, желанная
Странница, мимо прошла?
Старицей чтимою,
Гостьюшкой званою,
Ты бы к нам в избу вошла.