В тайники судеб прозренья
Дар таинственный мне дан,
И недугов исцеленье,
И елей для сердца ран.
Но я плохо трав искала,
Но разлит святой елей,
И когда мне жить сначала
Вновь придется меж людей —
Я даю обетованье
Разыскать им трав таких,
Чтобы с радостью страданье,
Как во мне, слилось и в них.
«Могучий гуд аэроплана…»
Могучий гуд аэроплана
И к утрени печальный звон —
Аккорд томительный и странный
Смутил предутренний мой сон.
В тысячелетнем ритуале
Там будут Бога прославлять,
А здесь, в дерзаньи небывалом,
В пустые небеса нырять.
Но ты не в церкви, у обедни.
Тебя не ждет аэроплан.
Куда же ты свой путь последний,
В какой направишь океан?
«От каждого есть яда…»
От каждого есть яда
Противоядья дар.
От вражеского взгляда
Есть камень безоар.
В беде опустишь руки —
Есть одолень-трава,
В печали и в разлуке
Поможет кукельван.
Но если яд всечасно
Твоя рождает кровь,
Помочь тебе не властны
Ни травы, ни любовь.
«Привыкает без руки…»
Привыкает без руки
Нищий воин жить.
Привыкает в рудники
Каторжник ходить.
Привыкает и слепой
Солнца не видать.
Хочешь — плачь, а хочешь — пой —
Надо привыкать.
«Раны заживают…»
Раны заживают.
Полно горевать.
Пластырь помогает,
Теплая кровать,
У кого есть грелка,
Тем еще теплей.
Грелка не безделка…
Осторожней лей…
Пробка протекает,
Что еще сказать?
Раны заживают.
Полно горевать.
«Поздно. Заперты ворота…»
Поздно. Заперты ворота
И калитка в сад.
Под окошком ходит кто-то.
Листья шелестят.
Кто он, мрачный соглядатай —
Мертвый иль живой?
Непрогляден сад, объятый
Мглою дождевой.
Не моя ли это совесть
Бродит у окна?
И моих распутий повесть
Слушает она.
И стучится веткой голой
В мокрое стекло,
Чтоб узнать, куда от боли
Душу занесло.
«Полночь. Лампа догорает…»
Полночь. Лампа догорает.
Огнекрылый мотылек
И трепещет и взлетает,
Всё оттягивает срок.
И сквозь сон ему шепчу я:
Полно, полно трепетать,
Улетай во тьму ночную,
Если начал умирать.
«И дом, и сад мой не в порядке…»
И дом, и сад мой не в порядке.
Садовник стар и плох.
Весна — невскопанные грядки,
Любимый куст засох,
Грозят обжорством гусеницы
На яблоне в листве,
И скот без удержу толпится
И скачет по траве.
А дома стекла перебиты,
По комнатам сырым
Гуляет ураган сердитый,
Валит из печек дым.
Завдом садовника похуже.
Обоих бы прогнать
Пора за то, что плохо служат,
А дом и сад продать.
И, в землю золото зарывши
(Отыщет кто-нибудь),
Перешагнув порог кладбища,
Уйти куда-нибудь.
«Я дом построил на песке…»
Я дом построил на песке,
И с неба хлынули потоки.
И рухнул дом. И я в тоске
Стою в раздумьи одинокий.
Что этот день придет, я знал,
Моя душа мне говорила:
И лес, и камень, и металл
Напрасно я сюда носила.
Но хоть недолго, здесь я жил,
На золотых песках пустыни.
И дом былого сердцу мил,
И эти жалкие руины.
«Косное, ленивое, тупое…»
Косное, ленивое, тупое
Жвачное животное во мне
Ищет трав съедобных и покоя,
Жизнь влача в туманном полусне.
И ему, взнуздать его не смея,
Ни позорной спячке помешать,
Служишь ты, плененная Психея,
Подъяремный раб, моя душа.
«Немного песен мне осталось…»
Немного песен мне осталось.
Недолго мне на свет смотреть.
И часто смертную усталость
Нет сил в душе преодолеть.
Но если сон изнеможенья
Всё глуше стелет свой покров,
В глубинах сна слышнее пенье
Блаженных ангельских миров.
Пусть не дано мне песни эти
В слова земные воплотить —
Они — залог, они — обеты,
Что буду петь. Что буду жить.