— Мисако! — воскликнула незнакомка. — Это ты?
От неожиданности у Мисако перехватило дыхание. Женщина была похожа на кинозвезду. Удлиненное, неземной красоты лицо дополняли крупные жемчужные серьги, стройная фигура казалась еще тоньше в элегантном кремовом костюме от Шанель. Блестящие черные волосы, собранные сзади в пучок, подчеркивали длинную изящную шею. Широкая улыбка открывала ровные белоснежные зубы.
Мисако смущенно потупилась.
— Простите, мы разве с вами знакомы?
— А ты приглядись, это же я, Сатико. Помнишь, мы вместе ходили в школу в Сибате?
— Не может быть, — ахнула Мисако.
— Разве можно забыть лучшую подругу? Я звала тебя Тиби-тян…
— Сатико! Неужели? Ты так изменилась…
— Только снаружи, — улыбнулась Сатико. — Только снаружи.
— Что ты с собой сделала?
— Много чего, — рассмеялась подруга, и этот заразительный смех невозможно было не узнать.
Охранник, дежуривший неподалеку, окинул не в меру развеселившихся женщин строгим взглядом. Сатико схватила Мисако за руку и повела к выходу.
— Давай выберем местечко поуютнее, — сказала она, бросив взгляд на часы. — Я знаю один французский ресторанчик в Роппонги, пообедаем и как следует поболтаем. Сколько же это лет прошло — десять, двенадцать?
Мчась в такси по оживленным улицам, подруги обменивались воспоминаниями.
— Помнишь госпожу Араи? Мы ее называли старой тыквой… А куда делся тот мальчик из десятого класса, в которого ты была влюблена? Не помню, как его звали.
Мисако так обрадовалась неожиданной встрече, что семейные неприятности совсем вылетели у нее из головы.
Несмотря на странную метаморфозу, это несомненно была та самая Сатико Кимура, дочка портнихи. Мисако не сводила с нее глаз. Невзрачная девчонка превратилась в настоящую богиню. А зубы? У Сатико были кривые, она их стеснялась, а теперь ей впору рекламировать зубную пасту…
*В первые послевоенные годы Сатико с матерью хлебнули лиха с избытком. Скромная лавчонка, торговавшая кимоно, едва помогла им выжить. Как и у Мисако, отец ее подруги воевал, однако не погиб, хотя и получил тяжелое ранение. Он вернулся с полусожженным лицом и без руки, но еще хуже были душевные раны, которые кровоточили всякий раз, когда люди отворачивались, чтобы не видеть его увечий. Японские инвалиды войны не получали пособий, для них не устраивались чествования и парады. Многие были вынуждены надевать свои потрепанные мундиры и выпрашивать милостыню на станциях метро и в поездах. На работу их, как правило, не брали. Обезображенное лицо и пустой рукав бывшего солдата Кимуры означали в глазах большинства лишь то, что ему не хватило мужества умереть. В проигранной войне героями бывают лишь погибшие.
Жарким летом 1949 года отец утонул. Жена и дочь знали, как он переживает, и сочли хорошим знаком, когда он, взяв ведро, отправился на берег Японского моря собирать моллюсков. Своей тринадцатилетней дочери он пообещал, что вечером у них будет на обед замечательный суп, но так и не вернулся. Через несколько дней его труп выбросило волнами на отдаленный пляж.
Большая часть мастерских, изготовлявших кимоно на заказ, во время войны захирела и разорилась: у народа не стало ни денег на предметы роскоши, ни поводов, чтобы нарядно одеваться. Горожане ушли кто на военные заводы, кто в деревню помогать крестьянам выращивать рис. Однако дело госпожи Кимура каким-то чудом выжило и к 1950 году даже начало расти. В свободное от торговли время Сатико училась шить, осваивая крошечные аккуратные стежки. Все шло хорошо, но лишь до тех пор, пока мать, обеспокоенная тем, что в доме нет мужчины, не решила пригласить к себе младшего брата мужа с семьей. Жизнь сразу же изменилась к худшему. Мало того что матери с дочкой пришлось ютиться в крошечной комнатенке на восемь татами, госпожа Кимура мигом превратилась из хозяйки дома в бедную родственницу. Не имело значения даже то, что она была вдовой старшего из братьев, наследника рода. Невестка третировала ее и Сатико, как только могла.
Мать Сатико, великолепная портниха, сама происходила из семьи, занимавшейся изготовлением кимоно, благодаря чему в свое время и сумела выйти замуж за хозяина лавки. Шитье было у нее в крови. Младшая сестра ее жила в Иокогаме, тоже замужем за портным, и слыла не в пример состоятельнее. «Тетушка из Иокогамы» частенько была предметом разговоров в семье Кимура.
После войны дела тетушкиного супруга резко пошли в гору благодаря притоку иностранцев, особенно американских военных. В те времена обнищавшие японцы продавали свои рабочие руки буквально за гроши, а семьи офицеров оккупационной армии купались в роскоши. Домохозяйки, никогда прежде не имевшие прислуги, теперь могли позволить себе целый штат работников. Служанки хлопотали по хозяйству и присматривали за детьми, а американские леди, разряженные в пух и прах, проводили время с мужьями на вечеринках за картами. Всевозможные салоны красоты и одежные лавки с лучшими портными были к их услугам, а лучшие сорта материи можно было легко достать на гарнизонных складах.
Супруги из Иокогамы вовремя сумели воспользоваться ситуацией. В 1954 году, когда Сатико закончила школу, дело их процветало, и тетушка смогла позволить себе оказать помощь бедной сестре, взяв ее дочь в ученицы. Кроме того, поскольку в школе теперь преподавали английский, Сатико должна была помогать хозяевам мастерской общаться с клиентами.
Живая и общительная, в большом городе Сатико сразу почувствовала себя своей. Она любила шить, и тетушка не могла нарадоваться на способную и работящую племянницу.
«Я мечтаю стать знаменитой модельершей, — написала как-то Сатико домой в Сибату. — У меня уже хорошо получаются выкройки, и тетушка говорит, что я далеко пойду».
«Самое главное, старайся и забудь пока про молодых людей, — пришел ответ от матери. — Через несколько лет тетушка найдет тебе хорошего мужа».
Прочтя эти строки, девушка рассмеялась. Какой муж, когда у нее такие грандиозные планы. Какая романтика, есть дела поважнее. Любимое ремесло — вот что самое главное. Она обожала Иокогаму с ее иностранным привкусом, проводила целые часы, просматривая кипы всевозможных модных журналов, в редкие выходные ездила в Токио, где ходила по лучшим магазинам одежды. Одетая с иголочки, она не вызывала никаких подозрений, сидя в холле отеля «Империал» и зарисовывая в блокнот новые модели юбок и платьев.
Через год одежда, которую Сатико шила для себя, выглядела раз в сто дороже, чем на самом деле. Ее высокая стройная фигура удивительно подходила к самым модным европейским костюмам. Успехи племянницы вызывали у тетушки смешанные чувства. С одной стороны, девушка была настоящей находкой для семейного бизнеса. Заказчики доверяли ее вкусу, и довольно скоро она обзавелась постоянной клиентурой. Хороший английский также способствовал деловым успехам, она даже научилась немного говорить по-французски. Настойчивость Сатико и любовь к профессии не могли не вызывать восхищения. В то же время тетушка начинала испытывать беспокойство. Сатико знали все, иностранцы обращались исключительно к ней, так что многие, возможно, даже считали ее хозяйкой мастерской.
В 1957 году мать умерла, и Сатико с тетушкой поехали в Ниигату на похороны. Лишь разбирая вещи матери, девушка по-настоящему осознала, насколько бедной была ее семья. Все до единого кимоно матери были пошиты куда лучше, чем заслуживала их ткань. Сатико призадумалась, потом ее охватил гнев. Как можно зарывать в землю свой талант, давать себя использовать другим людям!
Молчание племянницы на обратном пути тетушка объясняла подавленностью из-за траура, не подозревая, какой вулкан страстей клокотал в душе девушки. Однако спустя два дня Сатико завела с родственниками серьезный разговор. Она дала понять, что научилась у них всему, чему могла, и не собирается повторять беспросветную жизнь матери. Настало время подняться на следующую ступень.