Времени на размышления у меня было достаточно.
Я предложила Максу подвезти его на север побережья, и кончилось это тем, что мы прокатались вместе целый круг по моему обычному маршруту. Я видела, как Макс отдает себя всякому, у кого есть интерес — молодым,вроде меня, которые только-только попали в в нелегалку, ворам, шлюхам, даже ходячим трупам на последней стадии. Никто не принимал сумасшедшую теорию Святого Макса всерьез. И все его любили.
Я тоже. По дороге я подрабатывала, как обычно, сексом через интерфейс, и Макс не пытался меня переубедить, пока мы не вернулись в Санта-Монику и не пришло время прощаться.
— Ты еще молода, Линда,— сказал он тогда,— и с хорошими паллиативами у тебя впереди долгие годы. Что касается меня, то я знаю, что скоро конец. А у тебя доброе сердце, ты как раз подходишь, моя дорогая. Старому гомику будет гораздо легче умирать, зная, что есть кто-то, вроде тебя, способный продолжить его дело. Подумай об этом. Короткая жизнь, но счастливая, как говорят в Армии Живых Мертвецов, и мы все служим в этой армии.
Я думала, долго думала. Но так ничего и не придумала до того самого дня, когда снова увидела Макса. Уже при смерти.
УОЛТЕР БИГЕЛОУ
Проработав два срока в Ассамблее штата Виргиния, я выставил свою кандидатуру в Конгресс и победил. Капитолийский холм гудел, как улей,— и все о Чуме. Национальной политики по этому вопросу тогда еще не существовало. В одних штатах жертв переселяли в карантинные зоны, в других — сидели сложа руки. Кое-где людей уже начали проверять на границах штатов, а в других районах поднимали крик, что это нарушение Конституции. Одни сенаторы требовали ввести обязательные общенациональные свидетельства здоровья, другие обрушивались на них с обвинениями в нарушении прав человека. Христианские объединения призывали к выработке государственной карантинной политики. Организации же, отстаивающие права инфицированных, настаивали на отмене любых ограничений свободы передвижения. На Верховный Суд зловеще надвигались десятки судебных дел.
После двух сроков в Ассамблее, где я лишь беспомощно наблюдал за законодательным параличом, Господь вдохновил меня на создание «Конституционной поправки о национальном карантине». На этой платформе я выдвинул свою кандидатуру в Сенат и, заручившись поддержкой как христианских организаций, так и жертв Чумы, победил с огромным перевесом.
Поправка узаконивала национальную политику в отношении Чумы . От каждого штата требовалось организовать на своей территории карантинную зону, соответствующую по площади и экономическому потенциалу процентной доле инфицированных от общего населения, и корректировать это соотношение раз в два года. Каждый гражданин страны за пределами карантинной зоны обязан иметь голубую карточку здоровья, статус которой подтверждается регулярными проверками. Жертвам же Чумы гарантировалось сохранение всей полноты гражданских и избирательных прав внутри карантинной зоны, а также обеспечивалась беспрепятственная торговля любыми товарами небиологического происхождения.
Разумно. Справедливо. И вдохновлено Господом. Под моим руководством поправка прошла Конгресс и в течение двух лет была ратифицирована тремя четвертями штатов — не без помощи, правда, тяжелой национальной кампании за ратификацию, которую я же и возглавил.
Вот так я стал национальным героем. Наступил год президентских выборов. Меня заверили, что выдвижение от моей партии — вопрос решенный и что победа на выборах ни у кого не вызывает сомнений.
ЛИНДА ЛЕВИН
Последняя стадия наступила у Святого Макса сразу, причем в наихудшей форме. И когда я, отслеживая, откуда пришла печальная весть, отыскала его в маленькой лачуге на скалистом берегу недалеко от Биг-Сура, он был уже при смерти — высохший, только кожа да кости, весь в саркомах и едва в сознании.
Но когда я вошла, он открыл глаза.
— Я ждал тебя, моя дорогая,— сказал Макс.— Как я мог умереть, не попрощавшись с Девой Марией?
— С Девой Марией? Но ведь это тебя так зовут.
— Звали.
— Макс...— Я не выдержала и расплакалась.— Что я могу для тебя сделать?
— Ничего, моя дорогая... Или все.— Глаза его смотрели жестко, безжалостно, и в то же время я чувствовала в его взгляде беззащитную мольбу.
— Макс...
Он кивнул.
— Ты можешь трахнуть меня на прощание вживую.— Макс улыбнулся.— Я бы, конечно, предпочел парня, но, по крайней мере, старушка-мать обрадуется, если узнает, что на смертном одре я исправился.
Я окинула взглядом его изможденное, истерзанное болезнью тело.