Потихоньку-полегоньку разошлись и остальные восемь буренок.
Мы с Рябовым тоже рискнули. Увы, у нас не оказалось ни голоса, ни слуха. Со сцены мы возвращались под свист, улюлюканье, даже недвусмысленные плевки… и с пустыми руками.
С досады я готов был рвать кудри на своей голове. И голову же посыпать пеплом. Если бы он (пепел!) оказался рядом.
— Да успокойтесь, Петенька, — потрепал меня за плечо инспектор. — Приплывем в Россию, я вам подарю живую корову. Каждый день будете с парным молоком.
Я мужественно усмехнулся.
— Молоко обожаю…
А утром весь корабль был сражен ужасной вестью. Баронесса Анжелика Хрюкина задушена черной шелковой ленточкой в своей постели. Причем ни деньги, ни фамильные бриллианты не тронуты. Пропала лишь плюшевая буренка пегой масти.
— Бурёнкофил? — зорко сощурился я, акушер второго разряда, Петр Кусков. — Новейшая разновидность маньяка?
— Вы полагаете? — Рябов достал из рундука серебряный портативный саксофон и заиграл печальную турецкую мелодию. — Пока еще преждевременно делать выводы. Ситуация не созрела.
Следующим утром стало ясно, что ситуация созревает с чудовищной скоростью. Ядом гюрзы был подло отравлен великий князь, Владимир Чугунов. И опять (с пугающим постоянством) ничего в каюте не тронуто. Кроме, понятно, плюшевой коровы в крупных яблоках.
— О’кей! — Рябов передёрнул затвор именного маузера. — А вот теперь нам надо брать быка за рога.
Я стремительно надел свои пятнистые штаны, дёрнул кадыком и метко харкнул в идеально круглый иллюминатор.
Сколько бы мы ни курсировали, сколько бы ни рыскали по судну, заскакивая даже в женское отделение турецкой бани (там я заодно присматривал себе невесту), череда зловещих убийств сотрясала «Надежду».
За трое суток был зверски убит электрическим током маркиз Егор Тряпкин. Разрезан на куски электропилой «Дружба» граф Матвей Шило. Сварена живьем в финской сауне княжна Матрена Тараканова. Повешен на своих же подтяжках флигель-адъютант, барон Иван фон Хюрле. Растерзан голодным ягуаром маркиз Эдвард Радзюкевич. Застрелена из инкрустированного дамского пистолета баронесса Лючия Ягодицына. Насмерть забит плеткой-семихвосткой светлый князь Пафнутий Мелех.
Девять убийств. Девять пропавших коров.
— У кого же осталась последняя бурёнка? — заиграл я желваками.
— У баронессы Нателлы фон Клок.
— Устроим засаду?
— Нужно разрубить наконец-таки Гордиев узел.
С баронессой фон Клок нам пришлось повозиться. Несмотря на свои сорок лет, она была девушкой и не хотела пускать в усыпальницу особей с явно выраженными половыми признаками. Тем более, с антагонистичными, то бишь с мужскими.
— Может быть, вы хотите быть отравленной ядом африканской гюрзы? — оскалился Рябов.
— Не приветствую змей.
— Или желаете оказаться поджаренной, а ля «цыпленок табака», на электрическом стуле? — ловко поддержал я наставника.
— Петя, — тормознул меня Рябов, — на судне нет электрических стульев.
— Я могу сам смастерить. Делов-то!
Баронесса обрушилась в обморок.
Вот тут-то и пригодились мои медицинские навыки. Приводя в сознание дамочку, я смачно отхлестал её по щекам. А потом сделал искусственное дыхание, рот в рот.
Когда баронесса очнулась, ей померещилось, что я хочу совершить над ней сексуальное надругательство. Она шарахнула меня сумочкой, расшитой гондурасским жемчугом, по голове.
Мы с Рябовым с трудом убедили её в обратности наших намерений.
После рыданий, обильных слёз и жалоб на одинокую, почти вдовую жизнь, Нателла фон Клок разрешила устроить засаду в её девичьей каюте.
За полночь в двери баронессы фон Клок осторожно повернулся ключ.
Мы с Рябовым затаили дыхание. Беспечная же баронесса храпела по-богатырски.
В каюту проник грузный силуэт с пухлым саквояжем.
Рябов дотронулся до моего плеча и поднес указательный палец к губам. Его предосторожности были напрасны. Я и так был нем, как карась или, скажем, омуль.
Подлый визитер раскрыл саквояж и вынул из него голодного крокодила средней масти. Земноводное заворчало, зло ощерило пасть. Гляделки вспыхнули болотным, почти инфернальным, блеском.
Потенциальный убийца положил гадину в шелковую постель.
— Асса! — гортанно крикнул Рябов, выскочил из-за полога, до хруста вывернул пришельцу руку.
Я же схватил аллигатора, коий коварно подбирался к белоснежной шее баронессы. И, как Давид льву, единым разворотом плеча разорвал ему пасть.