— Три полугодовых пломбы. Одного зуба нет! — отрапортовал я.
— Идиот! — воскликнул Ибрагим. — Где алмаз, ослиная голова?!
— Он его проглотил, — позади меня молвил Рябов. — Дорога, сука, ухабистая.
— А твой где алмаз?! — повернулся Ибрагим к Рябову, наливаясь бешенством.
— Я тоже его проглотил… — спокойно оскалился сыщик.
— Эй, хирург! — крикнул Ибрагим в соседнюю комнату. — Тут выискались два героя. Наглотались алмазов. Надеюсь, у тебя скальпель не затупился?!
— Не затупился… — пророкотал невидимый пока нами эскулап.
— А у меня не заржавел браунинг, — парировал Рябов, выхватив оружие, разрядил в Ибрагима.
Собиратель алмазов рухнул.
В проеме двери показалась зловещая физиономия хирурга. Скальпель его ослепительно сверкнул на туапсинском солнце.
Мы ласточками сиганули в окно.
Мы шли по центральной платановой аллее города Туапсе.
— Вы, надеюсь, заметили портрет Усамы Бен Ладена в чебуречной? Макет субмарины «Звезда Аль-Каиды» прямо над входом? — вопросил Рябов.
— Не мучьте меня! Что же произошло?
— Нефтебарон Парамон Коршунов, скрывая бешеные доходы от фискальных органов, покупает алмазы и продает их наследникам Бен Ладена.
— Причем тут чебуреки?
— Весьма тонкий ход! Алмазы, перевезенные очаровательными велосипедистками во рту, покойный Ибрагим вкладывал в чебуреки. Если бы товар накрыли, всегда можно сказать, что это всего лишь гуманитарная помощь голодным детям Африки.
— А Эльвира Коршунова? Неужели и она перевозила алмазы во рту? И почему ее хотел убить чебуречник Ашот?
Рябов снял солнцезащитные очки, устало протер глаза.
— Я по своим каналам навел справки… После этнических чисток Коршунов уволил Ашота из своей фирмы. Теперь он вынужден производить обыкновенные чебуреки без алмазов. С Эльвирой же совсем просто. Она учится в МГУ на юрфаке. Сейчас у нее каникулы. Вот она и решила помочь батьке.
Именно на этих словах эдакой амазонкой-велосипедисткой на нас налетела Эля Коршунова. Длинные загорелые ноги, узкий, хотя и мускулистый, зад. С родами у нее будут проблемы. Это я как акушер говорю.
Девчушка ударилась колесом о мой стан.
— Ой! — вскрикнула.
— Алмазы не проглотили? — иронически изрек Рябов.
— Этому вас учат профессора МГУ? — подхватил я.
Эля переменилась в лице, крепко оседлала железного друга, молнией понеслась обратно на нефтебазу.
— Коршунов заметет следы! — вскрикнул я.
Рябов не спеша закурил сигарету «Camel»:
— Я уже позвонил в ФСБ. Пусть продолжат. Не все же им есть мой хлеб?!
Глава 30
Кремлевский крот
Один из зимних вечеров сыщик Рябов посвятил чтению газет США. И чем дольше читал, тем больше хмурился.
— Вы знаете, Петя, — вдруг вскричал он, — американцы нас догоняют в дирижаблестроении.
— Быть того не может! Русские дирижабли всегда будут лучшими.
— Скажу больше, янки копают под наш нанотехнологичный проект пористого дирижабля-невидимки «Илья Муромец». Тут не обошлось без крота.
— Крот — животное мирное, — возразил я. — Ему нет дела до дирижаблей. Парению по воздуху он предпочитает копанье в земле.
— Ах, милый Петя… Я говорю не о простом кроте, а о кремлевском.
— Какая разница?
— Крот — это глубоко законспирированный агент, — помрачнел Рябов и смачно передернул затвор именного браунинга.
В семь утра мы уже были в Кремле.
Приступили к наружному наблюдению и сразу же были шокированы.
Сколько подозрительных лиц!
Вот татарин-дворник лопатой убирающий снег с ковровой дорожки, по которой пройдет президент.
Экое степное, дикое чело с раскосыми и жадными очами!
Однако знает ли он секреты дирижаблестроения?
Вряд ли…
Вот почтальон с сумкой фельдъегерской почты. Физиономия у него с выдвинутой челюстью. Шпион? Пока неизвестно.
В течение получаса перед нами прошли столяры, стекольщики, плотники, часовщики, полотеры, кухарки и т. д. и т. п. И у всех ошеломительно подозрительные и развратные физиономии.
Потом ровным шагом в безукоризненно отутюженных тройках промаршировала команда президента.
За ними с солидными брюшками вразвалочку прошла зондер-команда председателя правительства.
Следом, уж вовсе вразвалочку, а кто и в матросскую присядку, прохороводилась бандочка спикера Нижней палаты.
Что говорить, и у президентской гвардии, и у министров, и у думцев — чистые и архиблагородные лица.