Рябов взял меня за руку.
— Погодите, Петя, — вкрадчиво произнес он. — У меня идея! Давайте-ка мы помирим олигархов. Как, дамочки?
— Уточняйт, — на ломанном русском попросили ведьмы. Горбатенькая почесала горб. Верзила с косой до ягодиц поправила челку. А курносая пигалица в очках шмыгнула носом.
— Чего тут уточнять? — раскусил я гениальный план Рябова. — Нефтяного короля скорешуем с газовым.
— Между ними — война! — запричитали гарпии.
Сыщик достал револьвер, подбросил его, ловко поймал на лету.
Ведьмы без видимого желания взяли харизматические фигурки магнатов и приложили их друг к другу губами.
Секунда и в зале аэровокзала ослепительно вспыхнул свет, а температура воздуха тут же поднялась градуса на 3–4 по Цельсию, по Фаренгейту же и того выше.
Мы с Рябовым расстегнули верхние пуговки курток.
— Теперь скатертью дорожка в Иствуд, — оскалился сыщик.
— А наши нефте— и газодоллары?! — взвизгнули ведьмы. — У нас контракт с вашими баронами?
Рябов агрессивно заиграл желваками.
Колдуньи по-американски матюгнулись, да и потопали к «Боингу».
03.00. Москва. Садовое кольцо
Выехав из Шереметьева-2, мы с Рябовым ахнули, Москву не узнать.
Полыхали витрины супермаркетов, сверкал бриллиантами неон рекламы, тысячи ресторанов манили щедрым теплом, а ведь недавно за столиками господа сидели в медвежьих тулупах.
— Теперь самое время посетить Самсона Самсоныча, — подпрыгивая на упругом и теплом сидении троллейбуса «Б», весело обронил сыщик.
— Нефтекороля? — уточнил я, Петя Кусков.
Рябов внезапно высморкался в клетчатый платок с монограммой (вепрь пронзенный стрелой) и не проронил ни словечка.
03.45. Москва. Таганка
В замке Самсона Самсоныча, возле театра на Таганке, празднично полыхал свет, сотни отливающих лаком автомобилей стояли у парадного входа.
Гремела военно-полевая духовая музыка.
Еще бы!
Сегодня Самсон Самсоныч мирился с Петром Петровичем.
Эдакие современные Монтекки и Капулетти, дружески сошлись за пиршественным столом.
Поросята с пучками сельдерея во рту. Гуси в антоновских яблоках. Виноградные лозы с янтарными бубочками… Всё было в этот полуночный час на дубовой столешнице в палатах Самсоныча.
После военно-полевой музыки, как бы отражающей прошлые взаимоотношения экономических баронов, ударил джаз-банд цыганского театра Николая Сличенко.
Забренчало, озорно заблистало монисто на цыганских грудях.
Дети Индии с лихой удалью выводили:
И Петрович, решительно уже подшофе, опрокидывал в себя самоцветами кубок.
Мы с Рябовым сидели в конце стола и со сдержанным восторгом наблюдали за оргией.
Тут встал Самсоныч, пузатенький мужчина с харизматическим лицом, с левитановской дикцией провозгласил:
— Друзья, разрешите мне поднять кубок дружбы за нашего любимого Петра Петровича. Сегодня я торжественно обещаю, что если он умрет раньше меня, то я похороню его по буддийскому обычаю в усыпальнице в виде золотой мумии.
— А я похороню тебя, — радостно подхватил Петр Петрович, — в виде платиновой мумии с вкраплением уральских изумрудов.
На этих заздравных словах в зале погас свет и вырубилось тепло.
В распахнутые зарешеченные форточки косо влетели снежинки.
Все гости, включая нас с Рябовым, услышали январское завывание вьюги.
Кто-то панически крикнул:
— Караул!..
Тогда Рябов, оттолкнув поросенка с сельдереем в пасти, вскочил на дубовую столешницу и выстрелил в потолок из именного браунинга.
— Ахтунг! — резко произнес он. — Всем оставаться на местах! Я — Рябов!
Все замолчали, узнав впотьмах великого Рябова.
— Быстренько нажуйте мне мякиш! — приказал сыщик магнатам.
Самсоныч с Петровичем стремительно нажевали по солидному куску мякиша и передали сыскарю.
Рябов тут же вылепил фигурку горбатенькой ведьмочки, потом верзилы, с русой косой до упругих ягодиц, курносенькую пигалицу в очках.
— Господин Сличенко, подайте иглу! — обратился Рябов к руководителю цыганского диксиленда.
Маэстро охотно подал цыганскую иглу.
Рябов сложил ведьмовские фигурки и единым движением проткнул их иглой.
И сразу в зале ослепительно ярко вспыхнул свет, от паровых батарей повеяло могучим теплом.