В дверь постучали.
Возник дворник-таджик:
— Валентин Валентинович, пришёл директор Центробанка.
— Отвезите его на Лубянку, — приказал Президент, дотронулся до локтя подполковницы Вихрь. — И допросите этого мерзавца с пристрастием.
Разведчица щелкнула каблуками фирменных туфель. Чеканно развернулась и (будто на подиуме!) профланировала к двери.
Никогда бы не подумал, что подполковницы могут быть так аппетитны.
Глава 3
Превед, медвед!
Европа всколыхнулась от события дикого. По улицам Парижа, Роттердама и Лондона разъезжал медведь. А колесил он на мотоцикле «Урал», с красным стягом в лапах.
— Что бы это, Петечка, значило? — сощурился на меня великий сыщик.
— Видимо, медведь россиянин, — сощурился я в ответ. — Марка мотоцикла и цвет знамени свидетельствуют об этом неоспоримо.
— Ну, полотнище, положим у РФ уже другое, — желваки Рябова иронически заиграли. — Выясните-ка, акушер Кусков, истоки этого чуда.
Я залез в интернет, позвонил в АПН, связался со знакомыми папарацци. Нащупал диковинное обстоятельство.
Цирк с Вернадского гастролировал по Европе. Коронкой по праву считался номер «Превед, медвед!». Так он был назван в угоду косноязычным интернетовским юзерам.
Косолапый с красным стягом нарезал на мотоцикле десять кругов по манежу, потом сворачивал за кулисы. Там его ловили, давали горсть рафинада.
В Париже приключилась загвоздка. Мишку не удалось поймать, и он выехал из шатра на хай-вей.
Там его только и видели.
Вот уже месяц как он вояжировал по всем странам Старого Света.
— Однако, бензин? Откуда он берёт топливо для поездок? — Рябов широкими шагами мерил комнату.
Голубые глаза его прожекторами разрезали пространство.
Горло моё пересохло.
— Кха-кха! — откашлялся я. — Его бесплатно заправляют сочувствующие России служащие бензоколонок.
— Чему же они сочувствуют?
— Медведя считают провозвестником мирового коммунизма. Именно на текущий год указывал в своих центуриях Нострадамус: «Красная чума поползет по Европе. Косолапое чудище появится всюду».
— Он действительно это писал?
— Видимо, да… Хотя некоторые специалисты эти слова приписывают Тамерлану или Хичкоку.
Мы поговорили и забыли о медведе-мотоциклисте. Так, забавная новость, не более этого. Да тут из Старого Света в Россию хлынул поток беженцев. Французы, англичане, голландцы, немцы…
Они бросали дома и нажитое имущество. Увольнялись с высокооплачиваемой работы и устраивались в Воронеже, Суздале, Магадане доярками, сторожами и плотниками… Многие из них бомжевали. И были безмерно счастливы!
— Натягивайте, Петечка, свои пятнистые штаны, — Рябов передернул затвор именного браунинга. — В Европе, видимо, коллапс. Не будем отсиживаться.
Прибыв в Париж, мы сразу же отправились под ближайший мост через Сену. К клошарам. Так зовут французских бродяг. Они всегда в курсе последних событий.
— Почему соотечественники бегут в Россию? — заиграл хитрыми морщинками пожилой клошар. — Нальете рюмочку?
Я протянул бродяге серебряную фляжку водки «Солнечный Магадан» и папиросы «Прима».
— Ого! — бомж с наслаждением понюхал папиросу, сделал жадный глоток из фляги. Расплылся в улыбке и сказал на ломанном русском: — Забирает!
— Так почему? — со сталью в голосе спросил Рябов.
Бомж лишь жадно присосался к сосуду.
Я отобрал у него флягу, сделал щедрый глоток. Утренний промозглый туман пробирал до костей.
— Петя, не увлекайтесь, — строго глянул Рябов.
Я вытер губы и крякнул.
— Буря! Скоро грянет буря! — по лицу клошара разлился алкогольный восторг.
— В смысле?
— Революция! Мишка со знаменем — гонец красной России.
— У нас же капитализм? — брови Рябова поползли на лоб.
— Вы это бросьте… — засмеялся клошар, отобрал у меня фляжку и разом осушил её до дна.
— А зачем бежать к нам? — опешил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Бомж фыркнул:
— Если революция победит, то будет только и жизнь, что в России.
— А бродяга-то прав, — прошептал Рябов, когда мы покинули лежбище под мостом. — На каких же географических пространствах Европы сейчас катается наш мишутка?
— Вот уж, действительно, «Превед, медвед!» — нахмурился я. — Давайте, почитаем желтую прессу.
Мишка оказался в Берлине, подле Рейхстага.
С красным знаменем у столь исторического места он напоминал старожилам весну 45-го. Единственное отличие, вместо канонады приветственные крики молодых и не очень немцев.