Я рассказал об этом, поскольку у этих колья и во всех долинах Перу, где холодно, земли не были такими изобильными и плодородными, как в теплых селениях, хорошо обеспеченных, потому они приказали, раз уж крупный горный хребет Анд граничит с большей частью селений, то, чтобы из каждого такового выходило определенное количество индейцев со своими женами, [дабы] разместиться в тех краях, куда им прикажут и укажут их касики, и они бы обрабатывали поля, сеяли то, чего недоставало в их местах обитания, снабжая собранными плодами своих правителей или полководцев (вождей), - их[-то и] называли митимаями.
Сегодня они находятся под главной энкомьендой и обслуживают её, выращивают и заготавливают ценную коку. Так что хоть во всём Кольяо не сеется и не собирается маис, у местных правителей нет в нем недостатка, ни у тех, кто хотел бы о нем позаботиться уже названным порядком, поскольку всегда непременно приносятся грузы маиса, коки, любых плодов и мёда, имеющегося в большей части этих густых зарослей, образующегося в дуплах деревьев, о чём я рассказывал относительно Кимбайа. В провинции Чаркас [тоже] имеется этот вкусный мёд. Франсиско Карвахаль, полевой командир Гонсало Писарро, считавшийся предателем, говорят, всегда ел этот мёд, он даже пил его как воду или вино, утверждая, что становиться от него здоровее и крепче, и таким он был, когда я видел, как его казнили в долине Хакихагуана, крепко удерживая, хотя прошло ему 80 лет, по его подсчету.
Глава C. О том, что говориться о происхождении этих колья, их одежде, и как их хоронили, когда они умирали.
Многие из этих индейцев рассказывают, что слышали от своих предков, как был в прошлом великий потом, о котором я напишу в третьей главе второй части. Они дают понять, что их предки очень древние, о своём происхождении они рассказывают такие сказки и небылицы, если оно так, то я не хочу останавливать себя писать это, потому что одни говорят, что они вышли из источника, другие, что – из скалы, иные – из озер. Таким образом их происхождение невозможно выяснить от них самих. Но все сходятся в том, что их предки жили неорганизованно, пока Инки не завоевали их, и что на вершинах гор у них были укрепленные селения, откуда они выходили на войну. И что они были порочны в скверных обычаях. Затем они взяли у Инков то, что, все, кто оставался их вассалами, учились и делали свои селения такими, как они выглядят сейчас. Они носят шерстяную одежду, их жены тоже. О которых говорят, что до свадьбы они могут ходить свободно, но если, после того как полностью отдадутся мужу, они ему изменят, отдав своё тело другому мужчине, то и их убивали. На головах они носили несколько шерстяных шапочек, наподобие ступок, называемых чукос, все очень длинные и без затылка, потому что с детства им их разламывают и кладут, как хотят, как я уже писал. Женщины надевают на голову капюшоны, почти как у братьев-священников. До того как Инки правили ими, говорят многие индейцы этих кольас, что было в их провинции два могучих правителя: одного звали Сапана, а второго – Кари, и что они завоевали много пукарас, - это их крепости. Один из них вышел к озеру Титикака, и обнаружил на [самом] большом острове, что есть на том болоте белые люди, и что у них были бороды, с ними он сражался таким образом, что смог убить всех. А еще говорят, что после этого, вели они крупные войны с «канас» и «канчес». По окончании этих знаменательных дел, те два тирана или правителя, возвысившись в Кольяо, подняли оружие друг на друга, объявив между собой войну, стараясь заручиться дружбой и поддержкой Виракочи Инки, правившего в то время в Куско, он поддержал мир в Чукито с Кари, но он обладал такими хитростями, что без войны стал правителем многих народов этих кольас. Знатные правители ходят с большой свитой, и когда они отправляются в путь, то их несут на носилках, им услуживают все их индейцы. В местах безлюдных и тайных у них находились ваки или храмы, где они чтили своих богов, употребляя свои пустые слова и говоря в оракулах с дьяволом, те, кто для этого был избран. Вещь наиболее примечательная и достойная внимания, на мой взгляд, это видеть в этом Кольяо гробницы усопших.
Когда я прошел через тот край, я остановился записать о том, что думал о вещах, на которые необходимо было обратить внимание у тех индейцев. И действительно, меня восхитило, когда я подумал, как живые мало заботились о том, чтобы иметь большие, изящные дома, и с каким тщанием они украшали гробницы, где нужно было хоронить, как если бы всё их счастье состояло только в этом. И потому по долинам и равнинам возле селений находятся гробницы этих индейцев, сделанные в виде маленьких четырёхугольных башен, одни только из камня, другие из земли и камня, некоторые широкие, а другие узкие, в общем, если была возможность, они их строили. Верхушки одних башен были покрыты соломой, другие – крупными каменными плитами. И мне показалось, что у этих гробниц двери были обращены к востоку. Когда в этом Кольяо умирали жители, их оплакивали много дней, женщины держа посохи в руках, прижав к телу, а родственники умершего приносили кто что мог: овец, барашков, маис, и тому подобное, и прежде чем они хоронили усопшего, они забивали овец и выкладывали потроха на площадках в их помещениях. В дни оплакивания за умершими, до захоронения, из своего маиса, принесенного родственниками, они делали много своего вина или выпивки, чтобы потом выпить. А так как этого вина было много, большая честь была покойному, если его выпивалось немного. Сделав свою выпивку, умертвив овец и барашков, они говорят, что несли покойного в поля, где у них были гробницы, сопровождая (если это был правитель) тело большинством жителей селения, и около гробницы они сжигали десять овец, или двадцать, больше или меньше, смотря кем был умерший. Они убивали жен, детей и слуг, которые должны были последовать с ним, чтобы они служили ему сообразно его тщеславию. И этих вместе с овцами, домашней утварью, хоронили рядом с телом в той же самой гробнице, положив (что также в обычае у них всех) несколько живых людей. Похоронив мертвого подобным образом, все они возвращались в дом и откуда его вынесли дабы воздать ему честь, и там ели, что было накрыто, пили приготовленную чичу, выходя время от времени на площадки, сделанные перед домами правителей, оплакивая, станцевать, как это было у них в обычае, в хороводе. И длилось это несколько дней, по окончании которых, приказав собраться самым бедным индейцам и индианкам, раздавали им еду и напитки из оставшихся излишков. Но если же умерший был великим правителем, говорят, то его хоронили не сразу после смерти, а через несколько дней, применяя другие пустяки, о которых не стану говорить. Совершив это, говорят, проходили через селение оставшиеся в живых жены и прочие слуги со своими накидками и плащами. Некоторые из них несли в руках оружие правителя, другие – украшение, которое они одевали на голову и другие одежды, и в самом конце [процессии] несли «дуо», на который он садился, и прочие вещи; шли они так под звук барабана, спереди его нес плачущий индеец, и все произносили печальные, скорбные слова. Так они ходят, оплакивая умершего, по большей части селения, говоря в своих песнях о том, что происходило с правителем, когда он был жив, и о подобных этому вещах. В селении Никасио, вспоминаю, когда я шел в Чаркас вместе с Диего де Уседа, жителем Ла-Паса, мы увидели несколько женщин, идущих уже описанных образом, и на языках этого самого селения мы разузнали об этом, и также кто-то из тех, кто там был, сказал, что когда эти индианки перестают проливать слёзы, их должны споить и некоторых убить, чтобы составить компанию правителю, который только что умер. Во многих других селениях я видел, [как] много дней проливают слёзы по умершим и надевают на головы веревки из ковыля (бот. – эспарто), чтобы выразить больше сожаления.