Рыжков был лидером вне самодеятельных начал, лидером занятого рабочего времени. Директорам он был ближе и понятнее, и они были искренними, заверяя Николая Ивановича в своей поддержке. Но выборы погасили амбициозный пожар. Власть над зарплатой ещё не есть власть над душой. Директорский корпус на выборах пережил внезапное отрезвление. Проголосовав на партийном собрании за Рыжкова, подчиненные сочли свой моральный и сочувственный долг исполненным. На избирательных участках они почувствовали себя свободными людьми. Поведение свободного человека программируется по иной шкале. У Рыжкова не было программы, и виной тому не краткосрочность выборной кампании, он олицетворял ту, прошлую, которая не увенчалась успехом, которой в общем-то тоже не было, была череда осторожностей, опасений, предупреждений, их следовало считать искренними.
Единственным капиталом Рыжкова оказалась его ссора с Горбачевым. Возможно, и болезнь не случайна. Уход Рыжкова был сопряжен с большими сложностями для Горбачева. Рыжков многое знал доподлинно. Болезнь позволила уйти Рыжкову без скандала, но именно такой уход оставил Рыжкова в широкой палитре политических комбинаций. Николай Иванович покинул Олимп ничем не жертвуя, а, скорее, рассчитывая на сострадание к жертвеннику. В пределах парламента, в окружении нежертвующих, он этого сострадания добивался, и не без успеха. Но в окружении страдающих, а в роли страдающих оказался народ, Рыжков не имел никаких шансов на выборах. Рыжков слишком поздно понял, что настроение союзного съезда, и тем более парламента, не адекватно настроению общества. Болезнь сыграла с Николаем Ивановичем злую шутку, не как болезнь - урон самочувствию, а как политическая краска. Остановив свой выбор в качестве вице-президента на генерале Громове, человеке приказного, сильного характера, Рыжков, вполне возможно, не сознавая этого, допустил иное толкование своей политической стратегии. Появилось суждение о марионеточном варианте, опровергнуть которое было не так просто. Перенесший инфаркт Рыжков выполняет обязанности Президента в щадящем режиме, может быть, год, может, чуть больше, затем по состоянию здоровья уходит, и бразды правления принимает вице-президент. И реакционная Россия воплощает вожделенную идею - отцом нации, Отечества становится генерал. Генералиссимус уже был. Теперь будет генерал-полковник. Затраты минимальные, зато Россия обретает покой и железный порядок. Акулы империализма, естественно, отплывают от наших берегов на положенное расстояние. Рынок, естественно, обретает привычные формы Ждановского, Центрального, Тишинского и прочих колхозных рынков. Касательно демократии, парламента и других внеуставных взаимоотношений: "Мобилизовать по существу!"
Всякое предположение - отчасти фантазия. Всякая фантазия - отчасти гротеск. И тем не менее замысел не лишен обнадеживающей простоты. Допускаю возможное раздражение. К чему все это? Ведь не случилось. Рыжков получил свои 17,5 процента голосов. Генерал Громов в прежней должности. Жириновский вместе с КПСС выступил против демократизации. И неслучайность поддержки Жириновского на Российском съезде именно коммунистами перестает быть загадкой.
Генерал Макашов не оказался в череде генералов-президентов и не занял предназначенного ему историей места после Дуайта Эйзенхауэра, Чан Кайши, Ро Де У.
Вадим Бакатин желает забыть президентские выборы, как скверный сон. Хотя, минуй он барьер 1-го тура, мог бы рассматриваться как серьезная фигура политической реальности уже на следующих союзных президентских выборах. Еще был Союз, и мы жили ощущениями его нескончаемости. Но ничего этого не произошло. Бакатин получил необъяснимо низкий результат.
Абдулатипов распрощался со своей скрытой надеждой баллотироваться на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. Его партнер и оппонент Хасбулатов прошел свою адову дорогу на съезде и не был удачлив на выборах в должности Председателя Верховного Совета, но это глава уже другого повествования, из категории - "бей своих, чтоб чужие боялись".
Глава II
ШОК
ТАРУСА
19 августа 1991 г. 6 час. 20 мин. утра Это был первый день моего отпуска. В шесть часов утра раздался стук в окно. Я открыл глаза и долго не мог понять, откуда этот стук. На улице стоял сосед. Он произнес всего одно слово: "Переворот!"
Уже по дороге к нему я узнал подробности. Президент отстранен. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. Обязанности Президента принял на себя Янаев.
Сто пятьдесят километров до Москвы - как добираться? Стараюсь связаться с Компанией. Город блокирован. Информация на уровне слухов. Сосед отговаривает от поездки на машине - только электричкой. Вы человек известный, а так затеряетесь в толпе. В моих возражениях нет уверенности, скорее эмоциональный протест, отсутствие какой-либо достоверной информации делает любые доводы беспомощными. Нужна устойчивая связь с Москвой, а где её взять. Россия есть Россия, я не верил, чтобы так быстро перекрыли все дороги. Не без труда дозвонился до Москвы. Объясняемся птичьим языком, опасаемся прослушивания. Состояние нервное. Для всех случившееся - полная неожиданность. Ельцин блокирован в Архангельском. Там же Бурбулис, Скоков. В Москву удалось прорваться якобы одному Кобецу. Попробовал дозвониться до Полторанина - ответ нелепый:
- Министр обещал быть.
Уже спустя час - трезвое осознание случившегося. Горбачев проиграл. Реакция взяла верх.
Соседка, сочувствующая ура-патриотам, истово причитает:
- Свершилось - наши власть взяли. Значит, есть Бог, есть!
Церковь рядом. Побежала ставить свечку. Заметила мое волнение (я, уже в какой раз, направлялся к соседу, надо было договориться, с кем оставить кота, он мог оказаться помехой, мало ли что...), прошипела вдогонку:
- Ишь, забегал. Будешь кровавым поносом...
Все правильно. Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь.
Еще раз позвонил на работу. Странно, но телефон работал. А может быть, мне все это кажется и никакого переворота нет? Сказал пять фраз:
- Буду пробиваться в Москву. Если удача - позвоню из автомата. Всю технику на улицу, снимать и записывать. Что бы ни случилось - снимать и записывать.
В Компании все будет в порядке. Я в этом уверен. Там Лысенко. Если и случится шоковое состояние, то ненадолго. Профессионализм скажет свое слово.
Кот оставлен. Набросали кое-какие вещи, запасную канистру с бензином. Жена категорически:
- Я с тобой.
Ну, со мной так со мной:
- Поехали.
Три корзины с яблоками (кстати, 19 августа - Яблочный Спас). Яблоки в машине - это камуфляж.
Дорога поражает своей обычностью. Обращаю внимание на одну деталь: машин с московскими номерами очень мало. Сам себя успокаиваю - понедельник, так и должно быть. Все очень профессионально, все крупные перевороты совершаются во время уик-энда. Власть отдыхает.
У Серпухова меня останавливают. Милицейский капитан указывает жезлом на обочину. Вижу, как побледнела жена. Выхожу.
- Пройдите со мной. Вы нарушили. Обгон при встречном потоке машин.
Обгон действительно был - молчу. Что будет дальше? Берет документы, разглядывает их. Спрашивает, где работаю. Отвечаю:
- Писатель.
Капитан смотрит на меня, вроде как разговаривает сам с собой, затем поясняет:
- Это я так спрашиваю, мало ли что. Есть люди, которых мы не штрафуем, должности у них такие, бесштрафные. С писателями все нормально писателей штрафуем.
Я ничего не ответил на этот милицейский монолог. Жду развития событий. Слышу, как верещит постовая рация:
- Восьмой, восьмой, как у тебя?
Капитан задумчиво смотрит на аппарат, вздыхает:
- У меня?.. - Выдерживает паузу, поднимает глаза. На водительских правах я выгляжу моложе. Капитан то ли сомневается, то ли хочет спросить, что нужно ответить этому надоедливому голосу из потрескивающей рации. Я уступаю этому недоуменному взгляду, пожимаю плечами. Похоже, именно такой реакции он и ждал.