События в угольных бассейнах. Это проявление сознательности шахтеров или сознательность взяла верх, когда забастовки прекратились? Полагаю, что она присутствовала как в первый, так и во второй момент. Та самая сознательность, которая есть способность правильно понимать и оценивать окружающее. Просто в первом случае это было точное понимание глухоты исполнительной власти к нуждам шахтеров. А во втором столь же правильное понимание положения, в котором оказалась страна в результате забастовки. "Что явилось поводом?" - спрашиваем мы. Я полагаю, речь министра угольной промышленности во время парламентских дебатов, лишенная того масштаба правды, которая бы сохранила у шахтеров веру в возможность перемен. Это великий урок для парламента. Понятие "народ безмолвствует" - понятие, уходящее в прошлое.
Правительство ещё не успело приступить к работе, а череда испытаний уже началась: забастовки шахтеров; в парламентских дебатах по республиканскому хозрасчету; в концепции, представленной правительством, депутаты увидели вчерашний день. Да и само правительство, порой кажется, не знает, что защищать. Принципы планового хозяйства? Идею хозрасчета? Или спасать государство, наименованное Союзом Советских Социалистических Республик, его сегодняшний день?
У меня такое ощущение, что вся наша жизнь - это нескончаемая присяга на верность. Целям, планам, которых у нас громады, присяга перед будущим и во имя него.
Обесценивается реальность сегодняшнего дня. Государство разучилось воспринимать день как часть конкретной человеческой жизни, единицу времени, на которую эта жизнь укорачивается. То есть в физическом исчислении этого "завтра" может не быть. У нас день в идеологическом контексте - непременно день эпохи. В хозяйственном - часть пятилетки, квартала. Утрачен личный интерес, мы его вычеркнули из календаря. И все посыпалось.
"Мы! Во имя нас!" "Советский народ, все как один!" Удары в бубен. По-прежнему шаманим, но уже никто не пляшет. И кажется мне, что наша жизнь превратилась в некую немую сцену. Нарисовали солнце, написали на нем "марксизм-ленинизм", подвесили повыше, чтоб не дотянулись, не сшибли ненароком. Сели в кружок и ждем. День сидим, два сидим, три сидим. Понять ничего не можем. Вроде как светит, но не греет. А раз не греет, что ни посеешь, ничего не всходит. А раз не всходит, урожая не соберешь. А раз урожая нет, зачем сидим?
Сегодня мы переживаем нелегкое время. Трудно народу, трудно правительству, трудно парламенту, трудно партии. Как сделать, чтоб это непомерное "трудно" объединило нас, а не поссорило вконец? Как сделать, чтоб каждый человек сказал: это мое правительство, моя партия, мой парламент? Не наш - мой Союз, потому что он не забыл меня. Встретил поутру и спросил: давай я тебе помогу, человек хороший. Каков твой интерес?
И все-таки настырный вопрос не дает покоя. Но почему, почему такие муки по любому поводу? Страдают даже не от невзгод, хотя и от них страдают, от бесполезности, от понимания, что завтрашний день - миф. Ибо все сегодняшние дни не так давно были днями завтрашними, днями реального счастья, которое убывало, как шагреневая кожа, по мере того, как якобы мечта становилась якобы реальностью. И что самое пагубное, четыре года обновления удручающе нащупывают привычную колею мифа.
В связи с этим несколько отрывочных суждений.
Признание полезности хозрасчета пока не приблизило нас к оздоровлению экономики. В силу двух причин: сопротивления нежелающих, массовой экономической безграмотности сторонников. И наконец, третья, на мой взгляд определяющая, ошибка, да и не ошибка даже - результат воспитания, социальной биографии. Догмы стали нашей плотью.
Так вот о догмах: как первая, так и вторая модель хозрасчета рождены в системе, идеологизированной до абсурда. А это значит, что творцы реформ, помимо экономических рычагов, зачисляют как действующий ресурс некий феномен сознательности, которого, увы, нет. В своем подавляющем большинстве общественный разум в лице Советов трудовых коллективов на предприятиях, в научных учреждениях, а также и в пофамильном исчислении прочел модель хозрасчета не слева направо - сначала дать, а затем взять, а как бы наоборот - сначала взять, ну а насчет дать, там уж как придется. А в результате - мы разоряемся. Рост заработной платы превышает прирост продукта почти в два раза. Вымывание дешевых товаров на потребительском рынке происходит не в странах третьего мира, а у нас. Как следствие усилий тех самых предприятий, рабочие которых обрушивают гнев на правительство: где обувь, где доступная по ценам одежда? Разве не Советы трудовых коллективов утверждают планы выпуска товаров, дающих резкое прибавление прибыли и как результат - возросшие отчисления на решение социально-бытовых проблем этого конкретного предприятия, но притом исключив массу товаров из потребления? Получается, что лучше меньше, но дороже. Разве не эти предприятия, использовав механизм договорных цен, взвинтили прибыль, сократив поштучный объем товаров, то есть ввергли страну в товарный голод? Разве не в Российской Федерации в 1989 году резко упало качество продукции буквально во всех отраслях промышленности, при возросшей цене этой самой продукции?
Отсюда вывод - нам не хватает знания и понимания мироощущения общества, в котором мы живем. Условия экономической реформы - это не только состояние фондов, ресурсов, технического обеспечения, бюджетных ассигнований, экономических связей с международным сообществом - это и состояние сознания общества. Без риторических усилений - социалистическое сознание. Речь о другом сознании. Сознании человека, уставшего от идей искаженного социализма. Человека, узнавшего, что мы, во-первых, не богаты, а бедны; что его заработная плата начислялась самым несправедливым образом; что его пенсионное обеспечение есть обеспечение унизительное по сравнению с цивилизованными странами; что его страна из отстающей превратилась в отсталую, ибо она отстает во всех без исключения сферах жизни: промышленности, сельском хозяйстве, образовании, медицине, культуре, торговле, в отношении к старикам, детям, инвалидам. Что наша самая-самая справедливость была самой-самой несправедливостью. Иначе говоря, человек понял, что он не имеет... у него нет... его обманули... ему не построили... его не вселили... ему не предоставили... он не купил, не получил, не вселился. Поэтому он сразу ринулся на плацдарм - взять, а не дать. Хоть в чем-то восстановить изголодавшуюся суть. Куда же подевалась наша сознательность? Улетучилась? Растворилась? А может быть, её никогда не было, исключая первое послереволюционное десятилетие? Да нет, она была. Просто до ХХ съезда она существовала как бы в двух измерениях: как сознательность, рожденная страхом, и как сознательность слепых, чье малое образование (а страна, увы, была в своем обширном многолюдье малообразованна) черпала в краткокурсовом идеологическом догмате. И это был определяющий принцип управления обществом - строго дозированное образование в замкнутом пространстве отдельно взятой страны.
Период холодной войны был, по сути, спасительным для социалистического догмата, он как бы обусловливал правомерность железного занавеса, опять же работающего на дозированное образование народа, не имеющего доступа к событиям, интеллектуальной информации за пределами страны. И тезис Сталина "Мы должны вырастить свою рабоче-крестьянскую интеллигенцию" имел совершенно иной смысл - создать плацдарм послушного интеллекта; отсюда, с этих времен, утвердились незыблемые принципы взаимоотношения власти и общества: народу положено знать только то, что ему положено, определено властью. Так считали Сталин и все его окружение. Увы, но почти так же считали и Хрущев, и все его окружение. Не случайны его слова: "В вопросах культуры - я сталинист". А далее Ильичевы, Сусловы, Брежневы и практически все без исключения руководство партии от центра до районов. Ну а исполнительная власть, на то она и исполнительная, потому как партия - наш рулевой!
Потом страх прошел. Нет, не так, Хрущев вычеркнул его из политической лексики, демонтировал материально, но, как все, плодоносящее десятилетиями, страх не сразу умер, он просто перестал быть опорой сознательности. Еще какое-то время оставалась сознательность полуфанатизма, сознательность догмы. Поколение шестидесятых отчасти было заражено этой болезнью. Оно оставалось и остается очень противоречивым. Оставшись наедине, в своем кругу, поругивая следующее поколение, они говорят: "Мы не так заражены эгоизмом, в нас ещё сохранились остатки бескорыстия". И это правда. Но со временем проходит все, и даже остаточный догматизм в душах тех, кто продолжал жить идеологическим постулатом якобы народного государства, якобы равноправия, якобы свободы, якобы демократии, якобы вне кризисов, за столом никто у нас не лишний... Якобы, якобы, якобы...