Ее близкие зеленоватые глаза смотрели на меня не мигая.
— Катя!..
— Может, у тебя денег нет до Москвы доехать? Так я тебе дам, у меня есть.
— Катя!!!
Катя досадливо закусила губу. Потом сочно расхохоталась. Села на ручку моего кресла и, навалясь горячей мякотью своего тела, поерошила мои волосы и обняла меня.
— Плачь да делай, Лешенька, ежели ты действительно друг, — сказала она, насильственно улыбаясь.
В таком несколько двусмысленном положении и застал нас Курулин. Я почувствовал, что взъерошен и что красен, как рак.
4
— Вот он где! — сказал Курулин, остолбенев.
Нахмурившись, опустив голову, тяжело, как уставшая лошадь, он прошел к длинному торжественному столу и сел в торце его, положив худые черные руки на импортный глянец. Понурившись, он посидел так — словно именинник, к которому не пришел ни один гость. Его ссутулившаяся фигура в повседневном хлопчатобумажном синем форменном кителе с окислившимися, сроду не чищенными пуговицами только портила дорогой антураж.
— Поставь чай, — сказал он Кате.
Свесив кудри, он подождал, когда она уйдет. Затем понаблюдал, как я поправляю галстук.
— Значит, я зло в шкуре добра?
— Ладно, — сказал я. — Пойду!
Я прошел коридором, снял с вешалки пальто и шляпу и вышел на веранду, где Катя совала щепки в подарочного вида сияющий самовар.
— Плевал он на нашу с тобой любовь! — сказала она, плача от дыма. — А ну, поставь-ка на стол!
Я бросил вещи на диванчик и поднял самовар на круглый, накрытый льняной скатертью стол.
— Нет, а ты ничего, — сказала Катя, рассеянно порыскав взглядом по моему лицу, потянулась на цыпочках и с усмешкой поцеловала.
— Да оставь ты его в покое! Что он тебе, игрушка? — рассердился, появившись в дверях, Курулин. — Так что ж ты убегаешь? — отстранив Катю, спросил он меня.
— Ты руководитель. И нести уважение к людям как общую идею обязан. Иначе все лишается смысла. Зачем чего-то строить, улучшать, украшать? Для кого? Все это делается исключительно из уважения к людям. Они — цель. А если люди для тебя лишь средство выполнения личных затей...