— Ну?.. — настороженно сказал Куруля. — А чего? — Подняв старушечье лицо, он склонил голову набок, посмотрел на следователя, словно бы в перископ, и снова уставился в крашеный пол.
— «А чего»... — Лысенький поднял белую бровь и снова как бы с недоумением посмотрел на новые Курулины сапоги. — Не промокают?
— Не... — настороженно ответил Куруля. Он поднял глаза, рыскнул взглядом по кабинету и покосился на дверь.
— Где ж ты их взял, такие новые? — покачивая сапогом, поинтересовался лысенький.
— Где я их взял!.. — как бы с презрением отбрил Куруля. — Выдают же их у нас на заводе!
Склонив набок обрюзгшее мальчишеское лицо, лысенький все с тем же недоумением смотрел на Курулины сапоги.
— Да когда же их выдавали?
— Когда!.. — с презрением усмехнулся Куруля.
— А все же?
— Тогда и выдавали, когда выдавали! — отрезал Куруля.
— Пол года назад. Так?
— А я разве отрицаю?!
— Носишь, носишь. И до сих пор новые... А?.. Где взял сапоги, Курулин?
— Ну, е-мое! — усмехнулся Куруля.
— Снимай сапоги... Ну, снимай!
Лысенький встал и стоял, засунув руки в карманы галифе, наблюдая, как Куруля стаскивает сапоги. Дождался и снова сел.
Без сапог Куруля оказался как бы обезоруженным. Уже нечего было и думать в случае чего мотануть. Куда без сапог? Людей смешить? Не-т!.. Куруля вольготно сел, развалился на стуле, задрав на колено левой ноги голую ступню правой и нагло повесив на нее шерстяную портянку.
Лысенький удовлетворенно прищурился. И даже слегка развел руками: вот, дескать, как быстро все разъяснилось. Тут и вопросы излишне уже задавать!.. Он раскрыл свой аккуратный ротик, чтобы сказать нечто окончательное, но директор завода опередил его. Как бы не желая не только вмешиваться, но и видеть происходящее, он, отвернувшись, навалившись подмышкой на спинку стула, смотрел в окно, на разверзшийся после пожара заводской двор с анфиладой стоящих один за другим закопченных, столетней давности, гремящих и шипящих цехов. А тут резко обратил к Куруле лошадиное, длинное, свернутое в морщины лицо.
— А ну, мотай отсюда! — загремел он своим вольным, привыкшим перекрывать шумы производства и крики толпы голосом. — Брысь!
Куруля молниеносно вскочил, схватил сапоги.
— Стоп, стоп, стоп! — поднял ладонь и улыбнулся лысенький. — Сгорел склад, так? Ты видел?
— А то! — невольно сказал Куруля, стоя с сапогами в руках. И возмутился: — Вона! Весь полушубок себе прожег!
— Сгорел склад, — самим тоном как бы желая сказать, что Курулин ничего не понял, тихо, но без улыбки повторил лысенький. — А почему он сгорел? Кто получил пользу от того, что он сгорел?
— Пользу... Во дает! — с презрением сказал Куруля. Но невольно весь подобрался, враждебно замкнулся, насторожился, что не ускользнуло от внимания следователя.
— Вот теперь я вижу, что ты стал понимать.
— Че понимать-то мне, а?! — завопил Куруля. — Не был я на пожаре и ничего не видел. Вот так! — Он бросил сапоги, сел и с непримиримым выражением на лице отвернулся.
— Та-ак! — протянул следователь. — Оч-чень хорошо.
Под окном заскрипел снег. Затонский милиционер провел толстого низенького кладовщика все в том же вчерашнем новом ватнике и начальника пожарной охраны, у которого все еще были бессмысленно вытаращены на багровом лице глаза. Находящиеся в кабинете молча понаблюдали, как все трое уселись в сани, заводской возчик чмокнул, хлестнул вожжами, и лошадь дернулась по Заводской.
— В таком случае, — сказал лысенький, самим тоном давая понять, что происходящее за окном особь статья и их не касается, — может быть, вы, друзья дорогие, были на пожаре и что-нибудь видели?
— Откуда? — нагло усмехнувшись, прищурился Лешка.
А Федя нахмурился и стал смотреть в пол.
— Это что же такое? — изумился следователь. — А ну, встать!
Федя не шелохнулся, Лешка вскочил и, опомнившись, быстро сел, а Куруля снова задрал на колено ступню и, не торопясь, повесил на нее портянку.
— Вам что приказано?! — зло протянул лысенький.
— Теще своей приказывай! — с усмешкой бросил Куруля.
Следователь помедлил, вскинул лицо и, глядя на уставившегося в угол Курулю, встал, подошел, поднял сапог и посмотрел на клеймо.