Хиспа провела с южанами шесть или семь лет, и ее имя уже успели подзабыть, когда она внезапно возвратилась в лоно своего племени, неся под сердцем взросшее семя одного из цек’асхца. Неудивительно, что практически все верили, что подобный рья’ас должен быть наказан. На Хиспу все племя смотрело с неодобрением, многие уходили с презрением, когда она приближалась, другие плевали ей в ноги, тем самым проклиная, называя цек’асх ке’на. Шлюхой несущих смерть.
- Помогите ее перевернуть на бок, - велела Суреа.
Несколько женщин, помедлив, все же повиновались ее воле. Сильными руками обхватили и повернули Хеспу на левый бок. Повитуха, опершись на ложе, поднялась на ноги, мазнув взглядом по спине роженицы. Лопатки, острые, как ножи, распирали грубое полотно нижней сорочки, разодранной чьими-то крепкими руками. Наверняка Бригга, подумалось Сурее. И пока она обходила постель, Хеспа издала тревожный всхлип.
- Спаси меня, - с трудом раздвинув потрескавшиеся бледные губы, выдохнула она. – Спаси меня, Ка’лех.
Ее слова тяжело повисают в воздухе, и никакие порывы ветра не способны их развеять. Суреа молчала, поджимая губы так, что они образовали одну тонкую линию. Она ощутила, как ей в ладонь суют еще одну пиалу с корой бука. Отработанным движением добавляет туда ромашку, крапиву и веточку полевого хвоща. Наклоняется над Хеспой и поит ее, пока та может глотать. Крапива и хвощ уменьшат кровотечение, а ромашка успокоит нервы. Теперь нужно ждать. Так ее учила мать, так должно быть. Ка’лех не раз спасала своих соплеменниц таким отваром, и он помогал. Женщина знает, что должна спасти жизнь одной из Ва’ал, даже бывшей и совершившей рья’ас. Однако костыль коры и трав не поможет, если отказывает все тело. И Суреа чувствовала, как серая тоска сжимает ее сердце. Хеспа росла на ее глазах, превратилась из шкодливой девочки в одну из всадниц-воительниц, а затем сбежала, оставив своего коня, Анг’зака, Выбивающего Искры, обвенчанного с ней тотемного мстительного духа, одного. Повитуха не могла отделаться от жалящих ее воспоминаний, которые приносили виденные ею печальные глаза коня, которого передали новой Ва’але. Выбивающий Искры, огненно-рыжий жеребец, послужил во славу новой невесте, но нисколько не забыл Хеспу. Он сорвался с поводьев, когда она вернулась в деревню. Бригга, попытавшаяся его остановить на скаку, получила удар копытом, который сломал ей ключицу. И вот теперь Суреа почему-то мучилась острыми приступами совести перед этим преданным животным, глядя как медленно отходит дух Хеспы вместе с истекающей ночью, которая шла своим чередом, тяжелой поступью давя час за часом, покуда не пришло время вещать. Охочих до ее ведовства осталось трое: Бригга, Кель и Раннир.
- Хеспа не выживет. Ас’хе, - произнесла в рассветном часу Суреа. – Мы должны помолиться за ее дух и спасти дитя.
«Ас’хе», - ужасающий облегченный ропот быстро облетел шатер. Когда ведовской приговор был пережеван и проглочен, женщины склонили головы и заголосили молитвы милосердной Ка’хес. Суреа тоже их повторяла, пока рот не свело судорогой, а слова молитвы не показались пустыми, лишними. Они холодно застывали между зубов, и вскоре она прекратила их шептать, молча сжимая в руке нож.
Рукоятка постоянно выскальзывала из нее пальцев от крови. Суреа была сосредоточена на выполнении своих обязанностей и не смотрела на Хеспу, пока ее взгляд в одно мгновение случайно не скользнул на ее лицо. Бледность сгладила черты, следы мук отпечатались только на сжатых в кулаки руках. Под конец они все становятся одинаковыми, всем недостает самого важного. Жизни.