Они прошли еще добрую милю, а потом сделали круг и вернулись на место для занятий. Время шло к полудню. Сайхуну было жарко и хотелось пить. Бедра и голени ломило от приятной усталости. Он направился в тень старой сосны, выбрал себе место среди опавших шишек, кусков старой коры и мягкой травы и с удовольствием сел. Потом Даос Больной Журавль заговорил. Это были первые слова, которые прозвучали среди монахов с начала прогулки. Его речи показались Сайхуну неинтересными, и он принялся рассматривать божью коровку, которая уселась к нему на штанину.
– Кто заметил какое-нибудь необычное растение? – задал вопрос старый учитель.
– Я, Мастер, – сказал паренек из Шаньси.
Вот и отлично, подумал Сайхун. Втрави его в обычную лекцию, а я отдохну. И он поудобнее откинулся назад, наслаждаясь теплым солнцем. Каждый раз после прогулки Даос Больной Журавль устраивал дискуссию, задавая ученикам вопросы, чтобы те рассказали о своих наблюдениях. Таким образом мастер хотел убедиться, что его подопечные способны проявлять наблюдательность. Монах из Шаньси никуда не годился в боевых искусствах, но зато болтать мог часами, так что остальные спокойно разрешили ему беседовать с учителем.
– Маленькая Бабочка!
Восклицание было настолько неожиданным, что Сайхун сразу понял, насколько он увлекся своими мыслями.
– Да, Мастер, – поспешно отозвался он.
– Когда мы шли, с дерева упал желто-оранжевый листок. Расскажи мне о нем.
Опавший лист? Весной? Мысли Сайхуна отчаянно заметались. Он решительно не помнил никакого листа. Впрочем, уже одно выражение испуга и растерянности на лице послужило достаточным ответом.
– Как? Ты не заметил его? – укоризненно покачал головой Даос Больной Журавль. – И ты еще гордишься собой, считая, что ты великий боец? А если бы это была стрела, нацеленная прямо в тебя?
Тут старый мастер сделал паузу, чтобы нерадивый ученик получше задумался над сказанным. Но Сайхун думал лишь о том, что безумно ненавидит, когда его выставляют дураком. Стоп, одернул он себя, я нахожусь здесь для того, чтобы научиться преданности и осознанию. Подавив порывы гордости, он взглянул на учителя.
– Такие вещи замечать просто необходимо, – мягко, по-доброму продолжил учитель. – Когда ты заметишь это, задай себе вопрос «почему?». Как этому листику удалось пережить зиму? Было ли больно дерево? Может, ему не хватало воды? Или кто-то сбил этот лист с ветки? Даже если бы ты просто заметил, насколько он красив, золотистой звездочкой порхая на общем коричнево-зеленом фоне, – это уже было бы неплохо. Но вообще ничего не заметить – значит быть бесчувственным.
Мы живем в горах для того, чтобы быть поближе к природе. Мы отрицаем негодные поступки остальных аюдей, их презренные жизни, их стремление загадить свой разум тем, что они напыщенно называют цивилизацией. Мы изолируемся от громкого шума, дурных запахов, оскорбительного хохота и от эгоистических стенаний из жалости к себе. Мы бежали к природе, чтобы очистить себя и жить действительно свято. Животные и растения, вообще вся природа непорочны. Можно считать природу жестокой и безжалостной. Некоторые так думают, когда натыкаются на скелет оленя или на дерево, поваленное бурей. Но в этом логика природы, ее образ жизни. Природа лишена всяких мыслей о собственных желаниях, свойственных человеку; ей чужда глупая сентиментальность, которую имеют люди. Эта чистота и непорочность сродни божественному, сродни богам – самому Дао. Путь природы – это путь Дао. И если мы хотим достигнуть гармонии с Дао, мы должны находиться в той местности, которая сама по себе гармонично связана с Дао.
Но какой смысл жить в окружении природы, если ты не в состоянии оценить ее дары? Природа полна всяких сообщений, которые мы часто не в состоянии увидеть, а если даже видим, то не можем понять их смысла. Куда бы ты ни взглянул, везде встретишь десять тысяч священных сообщений – нужны лишь настоящие глаза, чтобы их увидеть. Этот листок мог оказаться для тебя знаком свыше, может быть, даже божьим посланием. А ты не удосужился заметить его.
Занятия подошли к концу, и Сайхун отправился вверх по склону, чтобы заняться дневным послушанием и приготовиться к обеду. Увидев, что Бабочка решил присоединиться к нему по дороге, Сайхун обрадовался.
– Мой Маленький Брат, через несколько дней я вновь покину вас.
– Так быстро, Старший Брат? Но ведь в этот раз ты побыл с нами лишь месяц, – в голове Сайхуна зашевелились неприятные мысли.
– Ты прав, но я становлюсь все более беспокойным. Кроме того, у меня в Пекине есть кое-какие дела.
– И подружка, наверное.
– Безусловно, – улыбнулся Бабочка. – Всяких женщин много, но она у меня одна, потому что особенная.
– Как я тебе завидую! – протянул Сайхун. – Ты буквально рыщешь повсюду в поисках приключений. Ты видишь богатство и красоту. Люди уважают тебя и преклоняются. Да, у тебя полнокровная жизнь.
– Такая жизнь не для тебя, малыш. Стать монахом – вот твоя судьба. Так было спланировано изначально. Добавлю лишь, что ты рожден для этой роли.
– Да разве это жизнь? Я дрожу от холода и никогда не наедаюсь досыта. Каждый день полностью расписан. Чтение сутр и медитации наводят на меня скуку, а физические упражнения кажутся просто издевательством. Ко всему еще любые мои усилия всегда встречают неодобрение. Учителей невозможно удовлетворить – они просто не знают, что такое похвала.
– Но ведь никто не заставлял тебя силой.
– Это точно, – вздохнул Сайхун. – Я прошел обряд посвящения в шестнадцать лет. Но несмотря на то, что выбор сделан, я все еще подумываю о светской жизни. Я никак не решу: правильно ли я поступаю. Скажи, а у тебя бывали сомнения?